Станислав Смакотин - Немой пророк

И вот тут, в эту самую минуту, едва ли не впервые за всё время пребывания тут, в прошлом, в мою душу начинает вползать худшее, что может случиться в подобной ситуации. Сердце начинает сжиматься от липкого, холодного, захватывающего медленно, но верно всё тело, страха скорого небытия. Я не думал о смерти, когда стоял на мостике броненосца под огнём японских орудий – тогда окружающее воспринималось мною, как крутой блокбастер и было скорее интересно. Не вспоминал о ней и позже, в рейде по японским тылам – вокруг была действующая армия, а я её составляющей, боевой единицей. И плечи товарищей рядом придавали уверенности, что всё закончится хорошо. Я не успел даже вспомнить о близкой и такой возможной гибели, когда террорист вчера бросал бомбу в вагон Витте – осознание пришло позже, когда всё уже обошлось… Да и что это за осознание – я остался жив и без единой царапины, а это уже значит, что всё хорошо. Но сейчас, ожидая скорого рассвета… Зная, что утром в тебя специально будет целиться человек с целью тебя убить… Это непросто!..

— Хотите совета, господин Смирнов? — слышу я за спиной усталый голос.

Я останавливаюсь в очередном тёмном углу. Сейчас наверняка начнёт говорить, что всё обойдётся, или, наоборот – впадёт в фатализм, чему быть мол, тому не миновать…. Морали-то мне Мищенко уже все отчитал, по поводу безответственности и все дела. Ну, допустим! Всё равно выбора нет, придётся слушать – сам ведь и виноват! Надо было уйти там, на вокзале вслед за Мищенко, а не дёргаться, как пацан…

— Давайте! — не оборачиваюсь я.

Слышно, как генерал потягивается до хруста в суставах, затем неторопливо подымается с кресла. И когда я уже готов не выдержать и вновь продолжить изучать углы, до меня доносится укоризненное:

— Ложитесь-ка спать, господин Смирнов! Ну, умрёте утром – велика ль беда? Рано или поздно с каждым случится, никто не вечен. К тому же, мне с вами, как ни крути, а вдвоём всё одно – веселее будет…

С этими словами Мищенко проходит мимо остолбеневшего меня, исчезая в темноте спальни. Откуда слышится недовольное бурчание:

— …А то я на ваши терзания гляжу – в глазах рябит… Ночь за окном, а спозаранку секунданты разбудить изволят. Спать, господин Смирнов, слыхали мой совет? Тушите свечи и не мешайте уже вашей ходьбой! Ей-богу, не поручик, а институтка какая… И что у вас там за будущее такое, где все настолько нежные?!..

Раздаётся возня, ещё пара неразборчивых фраз, и через минуту ушей моих достигает едва нарождающийся, но с каждым вдохом набирающий силу беззаботный, молодецкий храп. А как храпит генерал-адъютант – врагу спать в радиусе версты не пожелаешь! Короче, если не отключился раньше или не труп – беда… Постояв ещё немного и перекрестившись на портрет Багратиона, я в растрёпанных чувствах бухаюсь на кожаный диван. День был тяжёлым и трудным, а потому… От гигантского зевка едва не сводит челюсти. Потому… Перед глазами, кружась в вальсе, проносятся Троцкий с Лениным. Подмахивает им, дирижируя автоматом Калашникова, рыжий детина, до боли напоминающий князя Оболенского. Только почему-то в папахе со звездой и японском мундире. Что за?.. Сон накрывает меня, и я проваливаюсь в тартарары…

— …Господин Смирнов! Господин Смирнов, подымайтесь! — твёрдая рука бесцеремонно теребит моё плечо. — Вставайте уже, ну? Секунданты ожидают, выезжать пора!

Если до последних слов у меня оставалась призрачная надежда, что грубые толчки – продолжение кошмарного сна, то при слове «секунданты» – утро обдаёт изнутри студёным, ледяным холодом. Отчаянно цепляясь за остатки ускользающего, безнадёжно таящего дымкой сновидения, разум с трудом включается в реальность – будущая дуэль вовсе не сон. Раз секунданты уже ждут, это значит, что всё готово. Готово к тому, что некто Оболенский ждёт момента, чтобы в тебя, Слава, в упор стрелять. И самое жуткое в такой ситуации, что я самолично, своими ногами, руками и всеми совершаемыми действиями буду делать всё, к этому мигу меня приближающее. Сейчас я умоюсь и поправлю перед зеркалом мундир, ровно одев фуражку. Затем покину гостиницу и заберусь в коляску, где меня ожидают друзья моего будущего убийцы. Разумеется, поздоровавшись с ними и даже представившись – поручик по адмиралтейству Смирнов, господа… Хотя, какой я, к чёрту, поручик?.. Говоря по сердцу, я ведь даже на дуэли не имею права драться с Оболенским? Не дворянин ведь я, не положено?..

Шокированный пробуждением разум на миг цепляется за призрачную надежду: а может, так и поступить? Я, мол, не дворянин и прикидываюсь? Не имею права с вами драться, князь, и всё само собой как-то утрясётся? Дуэли не будет! Позор? Так и что?! Жизнь важнее?..

Я открываю глаза. И первое, что вижу рядом, напротив – это строгое лицо Павла Ивановича. А уже в следующую секунду вспышка надежды бесследно угасает, даже не успев толком загореться. Потому что дуэль – состоится, и ничего не утрясётся. Как и не рассосётся – ничто. И никакой соблазн избавиться от жгущего душу страха – не сработает. Существуют в жизни моральные обязательства, с которыми невозможно бороться, как бы не хотелось приказать телу жить…

Вздохнув, я подымаюсь с дивана, застёгивая рубашку. Воротничок – поправить, ремень – на последнюю дырку…

— Побрейтесь, у вас пять минут! — Генерал скептически оглядывает меня сверху до низу.

А когда я уже в ванной пытаюсь торопливо справиться с выскальзывающим помазком, то замираю от звука знакомого голоса:

— Вы полагаете, я не боялся, когда дрался впервые?! Да я уснуть не мог всю ночь, вы ещё молодцом держитесь… С Богом, Смирнов!

Резко повернувшись, я не вижу за спиной никого, а шум воды заглушает все остальные звуки. Лишь полотенце на двери тихонько раскачивается. Раскачивается так, будто дверь только что бережно прикрыли.

— Вот мы и прибыли, господа! — соскакивает с подножки молодцеватый штабс-капитан, второй секундант. — Ваше высокопревосходительство, господин поручик, прошу!

Сунув извозчику крупную ассигнацию, офицер негромко инструктирует возницу, указывая обратно. Не уезжай, мол, далеко, братец, что-то в этом роде… Пригодишься скоро! Симпатичный, кстати, парень этот капитан – всю дорогу вёл себя предельно дружелюбно по отношению ко мне. Напрягаясь, конечно, от генеральского присутствия в коляске, но… Мне нравятся такие люди – легки в общении и обаятельны, мгновенно вызывают непринуждённую симпатию. Попытавшись спросить, где я служил и служу и услыхав про «Суворов» с Маньчжурией, вмиг неподдельно зауважал, это хорошо видно по изменившимся интонациям. Чем-то неуловимо напоминает мне, кстати, Матавкина этот капитан Ясинский… Штабс-капитан. Эх, Аполлоний, Аполлоний…

На небольшой поляне нас уже ждут: с краю, под деревьями расположились трое. Оболенский, делая вид, что не замечает нас, подчёркнуто непринуждённо общается с гвардейским поручиком – тек самым, с которым Мищенко ездил ночью за пистолетами. Несмотря на тёплую погоду, одет гвардеец в тёплую осеннюю шинель. До меня доносится раскатистый хохот, от которого становится не по себе. Ясно, что играет на публику, конечно, но… Но для того, чтобы перед дуэлью работать на аудиторию, да так естественно, тоже нужны внутренние силы, и немалые. Я вот, к примеру, сейчас не смогу так ржать. Хоть кол на голове теши. А кто третий? Пожилой угрюмый мужчина с чемоданчиком стоит в сторонке, сверля нас недобрым взглядом. Ага, это, наверное, доктор? Не хотел бы я оказаться на операционном столе у такого доктора, кстати – напоминает Франкенштейна из какого-то фильма…