Станислав Смакотин - Цусимский синдром

– Зиновий Петрович, я понимаю, что только вам принимать решение. Если уж вы намерены идти через Цусимский пролив… – Внутри меня холодеет. – Тогда слушайте. Скорость будет маленькой – из-за транспортов. Отправьте их прочь вместе с госпиталями! Хоть в обход Японии! Уголь… Зачем вам столько угля на броненосцах? Броневые пояса окажутся утоплены под водой! Рассчитайте необходимое количество на путь до Владивостока, прибавьте запас на сражение. То же самое с лишним запасом продуктов! Все равно никто почти… – Прикусываю язык. – Учения назначьте по эскадре, маневрирование… Раз снарядов мало, то гоняйте насухую артиллеристов целыми днями, чтобы с закрытыми глазами целились!.. Дерево любое с кораблей – долой! Любую пищу для огня ликвидируйте. Как это сделают на «Орле», к примеру. Который, кстати, бой переживет. Вплоть до мебели и отделки кают, в том числе и вашей!.. – развожу руками. Хоть краску соскребите с корпусов, главное, чтобы ничто не горело… – принюхиваюсь я к едкому запаху. Воняет так, что скоро чертики перед глазами поскачут… – План действий раздайте младшим флагманам, как им быть… В случае выхода вас… Из строя. Связь: разработайте условные сигналы, если с телеграфом ничего не выгорит. Ракеты сигнальные, или что здесь имеется на кораблях?.. Миноносцы используйте в бою, пусть хоть попытку сделают японцев атаковать! То же самое с крейсерами! Ни одной минной атаки не произвели, а вот японцы нас еще как минами долбили! Иногда даже попадая!.. Но лучше всего, ваше превосходительство, для эскадры идти Лаперузовым проливом, да налегке!

Ой… Вот это я распалился! Наверняка это от краски… Сейчас выгонит взашей либо начнется встречная буря! Украдкой смотрю на Матавкина – тот пишет, не поднимая головы.

Однако Рожественский вполне спокоен. В глазах читается даже некая заинтересованность:

– Странно… Опыт морских сражений Порт-Артура показал, что пожары не так страшны для кораблей… – Рожественский подходит к окну, отдергивая занавеску. – И команде по силам справиться с ними обычными средствами! Как доложили мне, во всяком случае!

– Ваше превосходительство, корабли будут полыхать так сильно, что тепло от их костров хорошо почувствуется в самом Петербурге! – в запальчивости отвечаю я. Про себя удивляясь: «Дожился, Славка… Метафорами уже начал выражаться?»

Не знаю, дошел до адмирала смысл сказанного или нет, но Рожественский, задернув занавеску, продолжает:

– Вы говорите, японцы использовали атаки миноносцев в дневном бою? – Он прохаживается по каюте, заложив руки за спину. – Интересно…

– И в дневном торпедировали, и в ночном… В основном в темноте, естественно. До наступления ночи миноносцы атаковали лишь ваш донельзя избитый флагман. Когда он уже ничем не мог им ответить… – От эмоций сжимается кулак. – Днем тоже пытались торпедировать, и весьма активно. Только с броненосцев! Не говоря уже о крейсерах…

Мне начинает надоедать этот «псевдообед». Не спрашивая разрешения, подхожу к столу, наливаю рюмку, быстро ее опрокидывая. Закусывать уже не требуется – хватает и ядовитого запаха. Рожественский изумленно смотрит, не шевелясь. Поднимает голову, отвлекаясь от записей, даже Аполлоний. На душе у меня становится совсем скверно. Зато язык приобретает ощущение невесомости:

– Зиновий Петрович, да и вообще… – Все же я цепляю вилкой огурец. – Мы с вами знаем примерное место встречи с японцами. – Бросаю огурец в рот. Твердый! – Так что вам мешает, раз уж вы решили плыть Цусимским проливом… – Делаю паузу, хрустя закуской. С набитым ртом продолжаю: – Что мешает вам отправить туда быстроходные крейсеры с миноносцами, поставив минные заграждения на пути Того? Хоть одно? Либо заманить его флот на такое поле? Как это сделали при Порт-Артуре? – Я чувствую себя развязным и смелым. Надо бы выпить еще, но не стану тебя нервировать, Петрович. Живи! Последним штрихом ставлю эффектную, как мне кажется, точку: – Эскадра Того Хэйтатиро выйдет из Мозампо четырнадцатого, приблизительно в шесть утра, нам… то есть вам, Зиновий Петрович, вдогонку!

Громко тикают часы, отсчитывая секунды. На гигантском циферблате стрелка почти опустилась на половину второго. Из распахнутых окон долетает ветерок, колышущий занавески, вместе с производственной речью матросов. Слух присутствующих нежно ласкает: «…Твою мать, подавай, так тебя растак!..» В ответ звучит нечто настолько многоступенчатое, что улыбка невольно растягивает мои губы.

Бам-м-м… Все-таки в Японии их и слыхать. Наверняка!

Раздается стук в дверь:

– Ваше превосходительство… – Вахтенный делает шаг в каюту. – Часовые результаты погрузки угля!

– Положите на стол… – указывает прямо на обеденный.

Офицер делает несколько шагов, вежливо выполняя распоряжение аккурат подле моей тарелки, и тихонько исчезает.

– С вами чрезвычайно непросто разговаривать, молодой человек… – наконец нарушает затянувшуюся паузу адмирал. – Представления о субординации и этикете вы не имеете – никакого!..

Ну водится за мною такой грешок, согласен. Не ты первый мне об этом рассказываешь, не удивил. Давай научи еще меня жить, как надо!

– Я принял к сведению все сказанное вами. – Голос адмирала не отражает никаких эмоций. – Будь вы действительным поручиком российской армии, отправились бы под арест за тот тон, в котором это было сделано. – Рожественский смотрит свысока, и мне становится неуютно. Как бы и впрямь чего не удумал, изувер!.. Хмель мгновенно улетучивается. Станется, с тебя…

Непроизвольно вытягиваюсь, как это здесь принято. Что-то я и впрямь… Разошелся!.. Это все краска с водкой!..

Видя мои старания, тот немного смягчается:

– Почему все надписи у вас без буквы «ер» на конце? – указывает на карту.

– Была проведена реформа правописания, годах в двадцатых… – Перед глазами тут же встает Ленин на броневике. С мятой кепкой в руке и почему-то грозящий пальцем. Не-а, Петрович, не дождешься подробностей. – И ее убрали из русского языка за ненадобностью, – вспоминаю я.

Видно, как заинтересованно смотрит Матавкин. «Ты тоже не жди рассказов про двадцатые, Аполлоний. Молчать стану как рыба. Хоть на рее вешайте!»

Рожественский каким-то волшебным образом превращается в обаятельного господина: лицо приветливо смягчается, озаряясь подобием улыбки:

– Кто находится у престола в вашем времени, позвольте поинтересоваться?

Эй, эй?! Мы ведь так не договаривались! Я лично просил тебя еще вчера: про будущее не спрашивать!..

Ильич на броневике выжидающе смотрит на меня, затем, сплевывая и чертыхаясь, прыгает в открытый люк. Крышка захлопывается, и, грозно зашевелив пулеметом, воинственный реликт со шлейфом стартует, чадя дымом.