Максим Субботин - Сердце зимы

Она хотела возмутиться, потребовать поставить ее на ноги и огорошить, что перед ним все же какая-никакая, а знатная северянка, и он обязан ее чтить. Но стоило теплу его тела просочиться сквозь ее одежду, как Хани сделалось так спокойно, как не было никогда.

Она и оглянуться не успела, как Талах поставил ее у самого входа в башню. Двухстворчатые двери светлого дерева, щедро украшенные мозаикой из белого и синего стекла, поднимались на добрых двадцать футов. Вблизи башня казалась просто огромной. Никто не оберегал покой Мудрых. Здесь гулял лишь ветер.

Хани шагнула к дверям, приложила к ним ладони и громко произнесла:

– Я Хани и со мною воин-шамаи Талах. Мы пришли с прошением!

Мозаичные узоры молчали. Северянка ждала. Фергайры славились мудростью и владением древним колдовством, чьи секреты ревностно оберегали от непосвященных. Но вряд ли нашелся бы хоть десяток человек, кто похвалил бы их доброту и отзывчивость. Еще гостьей в башне Белого шпиля Хани помнила путников, которые приходили к высоким сводам с просьбами о помощи, но ни для кого в те дни двери так и не открылись.

Но северянка ждала. Ждала, когда терпение начало покидать спокойного шамаи. И даже когда время потянулось медленно, будто смола.

– Может, нас не услышали? – Талах подошел ближе и потянулся к двери, но Хани остановила его руку. Ладонь шамаи была теплой, будто он только вышел из парилки, а не стоял полуголым на морозе.

– Услышали. Фергайры знают, что мы здесь, знают кто такие и откуда. Но не спешат открывать. – Она подняла ладони, собирая снежинки, которые таяли, едва прикоснувшись к коже. – Может, нас и вовсе не пустят.

Шамаи нахмурился, его лицо вдруг подернулось злостью, на скулах забились желваки, но он не проронил ни слова. Только отвернулся к башне спиной, выказывая свое пренебрежение. Хани не винила его. Она и сама не понимала многого из того, что происходило за стенами Белого шпиля, но ее быстро научили помалкивать обо всем непонятном.

«Мудрость не в том, чтоб всюду совать свой нос, – наставляла тетка Бриа, – мудрость в том, чтоб понять, не спрашивая».

Хани казалось, что прошла целая вечность, ладони ее закоченели, а ног она вовсе не чувствовала. Все это время Талах стоял неподвижно, скрестив руки на груди, словно какое-то изваяние.

А потом, когда она почти убедила себя, что ничего не выйдет, послышался шум.

Тяжело, будто на выдохе, отворились двери, гостеприимно разошлись в стороны массивные створки. В лицо Хани повеяло теплом и знакомыми запахами трав. В дверях стояла фергайра Фойра, северянка узнала ее по бельму на глазу. Кажется, она была самой молодой среди своих сестер в башне. Со времен их прошлой встречи Фойра ничуть не изменилась – тот же живой настороженный взгляд единственного здорового глаза, темные косы до крестца и старая облезлая сова на плече. На памяти Хани эта птица никогда не смыкала глаз.

Фергайра была в белом просторном одеянии, доходившем до самых пят, поверх которого носила отороченную дорогим мехом тунику, расшитую орнаментами по вкусу хозяйки.

– Проходите, – разрешила она.

Хани торопливо проскользнула внутрь, Талах следом.

В душе застонала щемящая сердце теплая грусть. Несмотря на горечь и страх, отчаяние неизвестности, на северянку наконец-то снизошло умиротворение. Все-таки она вернулась домой. Пусть и не в полной мере и не в родные стены, но стоило оказаться внутри – и с плеч будто свалилась тяжелая глыба. Какими бы тяжелыми ни были дни путешествий и странствий, теперь они остались позади. Здесь она найдет защиту. Здесь есть те, кто понимает, что такое тяжелая ноша, и обязанность нести ее без возможности просто сбросить.

Стены первого этажа покрывали тяжелые ковры, расшитые непонятными узорами и щедро сдобренные аппликациями из разноцветных бусин. Широкий зал был пустынным и тихим: ни скамеек, ни угощений для гостей. Гостей здесь не любили, особенно тех, кто стучится без приглашения.

Единственным украшением всего скучного интерьера была лестница: добротная ледяная спираль с ледяными же перилами, тянущаяся высоко вверх и теряющаяся где-то между бесконечным количеством этажей. Множество мастеров трудились над каждым завитком прозрачных перил, шлифовали ступени, чтобы те не скользили под ступней. А древняя, давно умершая магия сделала лед достаточно твердым, чтобы он не боялся тепла.

Ничего не говоря, фергайра пошла наверх, Хани и воин-шамаи последовали за ней.

Пока они шли, минуя этаж за этажом, свет в башне постоянно менялся, становясь то бледно-желтым, будто лунная ночь, то голубым и снова белесым. Хани потихоньку кивнула Талаху на ледяные кристаллы, разбросанные по стенам вдоль лестницы. Северянка не знала, что за сила заставляла их сверкать, но для себя решила, что они тоже порождение древней магии, как и большая часть внутреннего убранства башни.

Фойра свернула на шестом этаже, провела гостей путаной лентой коридоров в одну из остроконечных арок. За ней была обеденная – маленький зал для ежедневной трапезы. Пару круглых окон под потолком украшали мозаичные звезды, похожие на ту, которая лежала в черном граните перед дверями Белого шпиля. Овальный стол из кедра занимал две трети свободного места. Вдоль него вместо привычных скамей стояли стулья с высокими спинками, покрытыми овчиной.

Хани не успела переступить порог обеденной, как оказалась в не по-женски крепких объятиях высокой статной северянки с такими же, как и у нее самой, белоснежными волосами и мягким профилем. Та стиснула племянницу так сильно, что у северянки затрещали ребра.

– Хашана… Изначальный милостивый, я думала, вы все мертвы!

– Тетя…

Женщина отстранила ее от себя, обхватила за плечи и пригнулась, чтобы заглянуть в глаза.

– Хашана. Изначальный, до нас дошли ужасные вести. Где мой брат? Где остальные?

Хани сглотнула. После теплой встречи меньше всего хотелось вспоминать о плохом, но она должна рассказать. Хотя бы для того, чтобы разделить с кем-то свою боль.

– Может, дашь ей сперва передохнуть, Тора?

От скрипучего, будто несмазанное колесо, голоса Хани захотелось тут же кинуться к Краю мира. Только теперь она увидела сидящую во главе стола фергайру, которая, казалось, воплощала собой саму беспросветную старость. Она уже давно не собирала волосы в косы, потому что они были настолько жидкими, что едва прикрывали сморщенный старушечий череп. Морщины осели на ее лице, делая похожим на сухое яблоко. Глаза терялись в складках век, кожа на руках свисала и болталась от любого движения. И хоть фергайры в Белом шпиле были равны между собой, Ванда стояла над ними, и ее голос зачастую оказывался решающим, даже если поддерживал мнение меньшинства.