Владимир Кузнецов - Ртуть и соль

– …пить… – едва слышно хрипит он. Ему в рот суют гибкую трубку. Теплая, немного отдающая прелым вода приносит заметное облегчение.

Сол лежит на животе на жесткой лежанке. Доктор колдует над его спиной – шьет, судя по тычкам и натягиваниям. На общем фоне эти манипуляции кажутся безболезненными.

– Неделю или две вам придется туго – не представляю, как можно спать в гамаке не на спине.

Сол не отвечает – это слишком трудно.

– Вы не первый, кого на этом корабле подвергали порке. И каждый раз я недоумевал, как проходит процесс заживления. Подняться сможете? Герджин, помогите.

Чьи-то руки подхватывают Сола под мышки, помогают сесть. Слышится треск холста, доктор накладывает на спину тампоны, потом в паре с помощником уверенно обматывает торс Эдварда тканой полосой.

– Завтра снимаемся с якоря, – сообщает Герджин. От него пахнет луком и мочой. Ни в голосе, ни в выражении лица нет ни капли энтузиазма. – Будем конвоировать «купцов» на юг.

– Поменьше болтай, – ворчит МакКаттели. – Лучше помоги уложить. Бедолаге надо поспать. Найди кого-то из его бригады, пусть принесут ему грога. Без алкоголя он вряд ли уснет сегодня.

Герджин недовольно ворчит, но вскоре уходит – раздается хлопок дверцы. Врач отходит, садится за стол. Слышно, как скрипит перо по бумаге.

Сол закрывает глаза, стараясь не думать о боли. Спина горит огнем, пульс разносит этот огонь по всему телу. Суставы ломит, тело начинает колотить озноб. Только бы не инфекция.

Впрочем, что-то подсказывает Солу, что это лишь одна из мрачных перспектив. Едва ли Данбрелл настроен оставить его в живых.

– Иди к черту, баронет, – едва слышно шепчет Сол. – Я еще тебя переживу.

– Тревога! – Надсадный крик на мгновение опережает боцманскую дудку. Пронзительный свист режет уши, мидшипмены бранью и ударами подгоняют матросов, в отчаянной спешке укладывающих свои столы и разбирающих вещи.

– Открыть орудийные порты! Пушки к бою!!!

Палубу пронзает странная, незнакомая вибрация – это разводят пары в котле, первый раз за все плавание. Матросы выстраиваются цепочкой, передавая от трюма к пушкам заряды и ядра. Сол, последний у своей двадцатичетырехфунтовки, укладывает ядра в отгороженный угол.

– Приватир? – спрашивает Ридж, недобро оскалившись.

– Не иначе, – согласно кивает Хорст. – Бедные ублюдки.

Заряды уложены, старшие матросы орут на младших, заставляя затягивать канаты вокруг корабельных пушек. Мера не праздная: отдача отбрасывает орудие так, что, не закрепи его – выбьет противоположный борт.

Эд выглядывает через порт. Сырой, холодный ветер обдает лицо колючими брызгами. Тяжелые облака висят низко, закрывая небо от края до края, пряча горизонт в неясной дымке. Справа линией идут «купцы» – низко сидящие, неповоротливые шхуны из которых только одна оснащена паровым двигателем. Массивные колеса по бортам едва шевелятся, из длинной трубы не идет дым. Корабль-угроза едва различим далеко впереди – идет на всех парусах, удачно поймав ветер.

Эда рывком затягивают назад, суют в руки конец:

– Тяни, здоровяк! Крепче!

Краснея от натуги, скользя подошвами по палубе, Сол затягивает узел. С другой стороны такой же узел вяжет Дилвинт. Ридж проверяет обвязку со всем тщанием, невнятно бормочет себе под нос – не то ругается, не то молится. Но уже через несколько минут общая суета постепенно спадает – пушки готовы, матросы застывают вокруг них в тревожном ожидании. Лишь кое-где отставшие или особо ретивые доводят готовность своих орудий до идеальной. С верхней палубы доносятся топот, скрежет снастей, выкрики мичманов – корабль готовится к маневру.

На орудийных палубах воцаряется тишина. Матросы, каждый на свой лад, готовится к битве: кто-то поглаживает пушку, нашептывая ей, как любимой жене, ласковые слова; кто-то, сжимая в пальцах нашейный оберег, читает охранные заговоры. Один матрос спешно справляет нужду прямо в орудийный порт, рядом с ним другой с хрустом разжевывает галету, запивая водой из плошки. Канонир проходится вдоль борта, придирчиво оглядывая пушки.

– Бедные ублюдки, – негромко повторяет Эд слова Хорста. – Почему так сказал?

Старый моряк недобро ухмыляется.

– Ублюдки – потому что охотятся на наших купцов. А бедные, потому что в этот раз им не повезло. Приватиры – чаще всего бригантины, чистые парусники. По всем статьям слабей. Им даже борта нашего не пробить. Если их капитану хватит сметки – прикажет драпать. А не хватит – тут им и конец. А нам – абордаж и призовые. Только до абордажа дело не скоро дойдет.

– Почему?

Хорст опасливо оглядывается, не желая провоцировать гнев мичмана или мидшипменов.

– Капитаны будут маневрировать, – поясняет он, убедившись, что рядом нет офицера. – Ловить ветер, стараться зайти друг другу бортом в корму. Потом заговорят пушки – будут ломать мачты, рвать паруса. И только уж потом, когда одному из кораблей будет никак не убежать – тогда наступит время пистоля и сабли. Наше время.

– А морпехи? – спрашивает Сол. Хорст тихо смеется.

– А что морпехи? Пойдут со всеми. Или ты думал за их спинами отсидеться? Когда дело доходит до абордажа, каждая пара рук на счету. Тут или мы их, или они нас, разумеешь?

Суета сверху усиливается. Кто-то сбегает по лестнице, коротко выкрикивает что-то канониру. Удивленный ропот волнами расходится от офицеров. Матросы смущены и даже встревожены.

– Пушки перевязать в безоткатное положение! – кричит канонир. Сол кидается выполнять приказ еще до того, как умом понимает его. Хорст как-то рассказывал, что такое бывает…

Обычно пушки швартовались канатами так, чтобы отдача при выстреле закатывала их на пару метров в глубь палубы. Там их заряжали и снова выталкивали наружу для стрельбы. В безоткатном положении канаты крепились так, что выстрелы вовсе не сдвигали пушек. Поскольку все они были дульнозарядными, одному из расчета приходилось стоять с наружной стороны борта. Ядра подавали ему через порт, он заряжал, набивал, работал банником – а потом молился, чтобы пламя выстрела не сожгло его, а вражеское ядро – не размазало по железным листам обшивки.

– Ты… ты… ты… – Голос канонира становился все ближе. Наконец он добрался до их пушки. Бегло осмотрев матросов, суетливо отдавших честь, он ткнул пальцем в Эдда: – Ты.

Хорст провожает мичмана тяжелым взглядом, потом оборачивается к Солу.

– Не свезло тебе. Помолись, если умеешь.

На перевязку орудия ушло минут двадцать. Эд, надев брезентовый плащ и опоясавшись пеньковым канатом, выбирается через орудийный порт. Теперь понятно, зачем с внешней стороны борт имеет полуметровый выступ под каждой орудийной палубой. Стволы орудий хищно торчат наружу, рядом с каждым стоит заряжающий – кроме Сола, еще пятнадцать обреченных, тревожно глядящих в сторону уверенно приближающегося корабля. Судя по голосам сверху, вторая палуба также выставила заряжающих.