Рамез Наам - Дилемма

Впереди замаячили освещенные здания Луцзяцзуй, финансового района на самом кончике Пудуна, респектабельного и роскошного сердца Шанхая. Его дом был среди них – органичная часть знаменитого шанхайского пейзажа. Уже освещенный. Ну, разумеется. Иначе и быть не могло – первым делом свет и все необходимое полагается вернуть городской элите.

– Впереди неприятности, – сказал Йинджи, приложив палец к наушнику. – Толпа людей пытается ворваться в Луцзяцзуй.

Толпа? Рвется в его дом?

Чем ближе они подъезжали к деловому району, чем светлее было вокруг, тем это становилось очевиднее. Люди на улицах были мокрые насквозь, голодные, отчаявшиеся. Озлобленные. В мусорных урнах горели костры. Кто-то бросил в джип бутылку, и Чен невольно отшатнулся.

Поначалу на тротуарах виднелись горстки людей, потом толпы, а теперь автомобиль пробирался сквозь сплошной поток. Все шли на свет, надеясь согреться и укрыться от дождя. Джип, ехавший впереди, освещал толпу прожектором. Из мегафона летели угрозы и предупреждения. Грязные, мокрые люди тянулись к машинам. Что-то бухнуло рядом с Ченом; он повернул голову и увидел прижатое к стеклу лицо с безумными глазами и выбитым передним зубом, раскрытым в яростном вопле ртом. Десятки кулаков забарабанили по машине. Чен съежился от страха и тут увидел, как по другому окну ударили железной трубой. Еще удар… еще, и еще, и еще.

Спереди вновь донеслось требование разойтись. Толпа начала раскачивать машину. Он посмотрел в зеркало заднего вида на своего водителя – морского пехотинца – и прочел в его взгляде неприкрытый страх. Машину затрясло еще сильней, колеса с левой стороны оторвались от асфальта, и Чен судорожно зашарил руками перед собой, пытаясь за что-нибудь ухватиться.

ЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗТ!

Безумный звук сотряс его тело, зубы, кости, нутро. Ультразвуковое оружие, применяемое для ликвидации массовых беспорядков.

И снова:

ЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗТ!

Чен схватился за живот: боль гнездилась именно там. Толпа отпрянула, и автомобиль рывком встал на все колеса. Чен выглянул в окно и увидел, как мощный солдат в броне хватает беззубого за волосы, с размаху бьет лицом о стекло, ломая нос, и отшвыривает в сторону. На стекле в этом месте осталось кровавое пятно.

Машина поехала вперед, и толпа бросилась врассыпную. И вот уже ворота. Чен облегченно выдохнул, оказавшись на пустых, ярко освещенных улицах Луцзяцзуя.

Спустя несколько минут Чен поднимался в лифте домой. Он пришел в себя после ультразвукового удара, разогнавшего толпу, и набирал код для входа в квартиру, когда позвонила учительница Лин.

Она была в истерике и несла какую-то околесицу. Прячусь на лестнице, говорила она. Идти больше некуда. Потом опять бред – про Лин, про ее неуправляемую ярость, про Шанхай… Чушь собачья.

И тут до Чена дошло. Внезапно слова учительницы сложились в ясную картину. Он понял, что произошло этой ночью и кто во всем виноват.

Двери лифта открылись прямо в квартиру. Перед ним стояло исчадие ада, его мерзкая дочь.

Утром Лин занялась делом: заварила чай и сделала сэндвичи для скучающих полицейских, убедилась, что в квартире чисто прибрано, – бардака отец не любил.

Когда он вошел в лифт, она сразу это почувствовала и приказала кухне кипятить воду и заваривать его любимый чай.

Взяв в руки тяжелую чашку, она встала напротив лифта, у самого окна. Один из полицейских подметил, что она выглядит очень взрослой для своего возраста: Лин ответила улыбкой-оскалом. Какое ничтожество!

А потом двери открылись: в лифте стоял ее отец.

– Папочка! – радостно закричала она и протянула тяжелую чашку. Отец стремительно двинулся по коридору прямо к ней, затем размахнулся и ударил ее по лицу, сбив с ног.

– Чудовище! – заорал он.

Лин вскрикнула, но было уже поздно. Она с размаху влетела затылком в закаленное стекло панорамного окна и сползла на пол. Лицо и руки обварило кипятком. Чашка упала и разлетелась вдребезги о мраморный пол. Мир закрутился в урагане боли. Слезы брызнули из глаз. Против своей воли она жалобно заскулила.

Полицейские мигом вскочили, но замерли на месте с разинутыми ртами. Один удивленно хмыкнул. Чен обернулся; он только сейчас их заметил. Трое молча смотрели друг на друга. Грудь Чена вздымалась и опадала.

Лин поползла в комнату матери; мертвую тишину в квартире нарушал лишь ее плач.

Наконец Чен проговорил:

– Вы ничего не видели. Уходите.

Полицейские поклонились и вышли из квартиры.

Лин все ползла. Она почти добралась до цели – до маминой комнаты. Там она будет в безопасности.

Отец несколько секунд молча наблюдал за ней. Затем заговорил:

– Еще раз выкинешь что-нибудь подобное, я тебя убью. Ясно?

От этих слов Лин зарыдала еще громче. Голова кружилась, и она почти ничего не видела, однако каким-то чудом все же доползла до цели. Вот она, мамина комната. Лин отдала мысленный приказ, и дверь открылась. Дверь, которая не открывалась со дня маминой смерти. Дверь, которую не мог открыть даже папа. Только она, Лин, могла это сделать.

– Ты слышала?! – громче и свирепей проговорил отец. – Я от тебя избавлюсь! Ясно? Давно надо было это сделать!

Его голос дрожал. Лин вцепилась в дверной косяк, приподнялась и влетела в комнату.

– Лин!!! – завопил отец и мигом, в три шага, очутился возле нее. Он бы опять ее ударил, но Лин успела захлопнуть защитный экран. Какое облегчение: отец отшатнулся, не рискнув остаться без рук.

Чен забарабанил в дверь, но без толку. А, черт с ней! Пусть эта тварь сгниет там заживо.

Он прошел к панорамному окну через просторную гостиную великолепной квартиры – которую получил благодаря славе, богатству и успеху – и взглянул на Шанхай. На темные руины задушенного города.

Отчасти ему было стыдно и больно за свои действия. Он ударил восьмилетнюю девочку и грозился ее убить. Он будет пытать призрак покойной жены – в надежде выбить из нее новые научные открытия и выдать за свои собственные.

Нет, подумал Чен. Нет у меня никакой жены. И дочери тоже нет. Моя жена умерла десять лет назад. А тварь, которую я называю дочерью, мне не ребенок. Это чудовище. Голем. Ее и человеком-то нельзя назвать.

Брис едва не погиб под Остином.

Кладбище находилось в горах к западу от города. Он приехал днем, припарковал «Лексус», отключил все телефоны и планшет, чтобы не отвлекаться, и пошел в гору, туда, где покоились его родители.

Он представлял себе улыбку отца, смех матери, их радостные лица. Сейчас им было бы за шестьдесят. Наверняка они до сих пор работали бы и помогали людям, возможно, даже дожили бы до бессмертия, надеялись бы на загрузку сознания или отмену биологического старения. Как знать, может, и они однажды пополнили бы ряды постчеловечества. И жили бы вечно.