Борис Громов - Терской фронт (сборник)

Анатолия я застал за столом в зале трактира, где он сидел в окружении толпы слушателей и что-то громко вещал, размахивая зажатой в кулаке кружкой с пивом. Похоже, по эннадцатому кругу во всех красках живописал наши подвиги.

– Алле, Курсант, пиво на стол поставь! Или тебе чая в караулке у Умарова не хватило? – насмешливо кричу я ему прямо от порога.

Застигнутый врасплох оратор резко обрывает свой монолог и, покраснев, аккуратно приземляет кружку на столешницу. Народ тут же начинает активно интересоваться у смутившегося Толика, что ж там приключилось с чаем, но я благородно выручаю напарника из ситуации, в которую сам же его и втравил.

– Надеюсь, выпил немного? Тогда подъем, нам баул с трофеями разбирать, а потом еще оружие чистить.

– Нет, Миш, почти и не пил. Эта, – напарник кивает на стоящую перед ним наполовину пустую кружку, – вторая. Так, отхлебывал помаленьку, чтоб глотка не пересохла.

– Ну и правильно, – одобряюще киваю я. – Посидел, выпил, с народом пообщался – дело хорошее. А теперь работать пора. Пошли.

Уже почти у дверей моей комнаты Толя вдруг спрашивает:

– Миш, а может, сначала оружие почистим?

– Нет, стволы пусть еще пару-тройку часиков в соляре «пооткисают». А то мы их не отскребем. А что такое?

– Да так, – мямлит себе под нос Курсант.

Странно, что это у него рожа такая смущенная, будто у пацана, который на краже бабушкиного варенья из буфета запалился? Возникает стойкое ощущение, что ему очень хочется оттянуть момент «потрошения» баула с добычей. С чего бы, интересно?

Вопрос разрешился сам собой, как только мы начали процесс разбора и сортировки. Выглядит это следующим образом: я сижу прямо на полу и гогочу, словно умалишенный, а пунцовый от смущения Толя один за другим достает из недр подаренного Старосельцевым «брезентового монстра» прихваченные им на бандитской заставе трофеи. Появление некоторых из них вызывают у меня очередной взрыв хохота, грозящего вскорости перерасти в полноценную истерику.

– Я с тебя дурею, напарник, – всхлипываю я, утирая выступившие на лбу капельки пота. – И это меня в свое время друзья хомяком называли! Да нет, дружище, хомяк – это ты, а я так – погулять вышел. Вот скажи, это тебе зачем? Тебя что, Кузьма плохо кормит?

– Да хрен его знает! – Толян в расстроенных чувствах отшвыривает куда-то в угол небольшой холщовый мешок, из которого со стуком на пол выкатываются два засохших до деревянной твердости лаваша. – Башка от страха вообще не соображала. Оружие и гранаты закидал, а потом сгребал, не глядя, все, что под руку попадет.

– Оно и видно! – ухмыляюсь я, тыкая пальцем в груду хлама на полу. Кроме полутора десятков ручных гранат, десятка автоматных магазинов и вскрытого цинка с ВОГами рядом с изрядно «отощавшим» баулом россыпью лежит всякий мусор: какие-то древние, сточенные чуть не до огрызков складные ножи, коробочки и кисеты с насваем и анашой, курительные трубки, еще какая-то мелочевка. Кроме того – сразу три пяса [85], грязных и засаленных настолько, что их, наверное, жарить можно – два зеленых и один темно-бордовый, и даже молитвенные четки с зелеными каменными костяшками и черно-зеленой кисточкой.

– Мдяаа, – с философским, задумчивым видом тяну я, – ну, с другой стороны, хоть ложки-миски не прихватил. Уже хорошо.

– Слушай, Миш, давай я все остальное прямо сейчас на помойку вынесу, а? Хватит уже с меня позора, – канючит Толя.

– Э нет, брат, так дело не пойдет. Смотреть будем до конца. Мало ли, а вдруг что-то ценное или интересное ты все-таки к рукам прибрал? А про все это, – я снова тыкаю пальцем в рассыпанный по полу мусор, – я никому не расскажу, не волнуйся. Все, что происходит в группе, в ней и остается. Наружу – только сведения о том, какие мы крутые, могучие, умные и непобедимые. Понял?

– Угу, – сопит слегка успокоенный моими словами напарник, продолжая извлекать на свет божий то сильно помятую консервную банку без этикетки, то откуда-то со дна горсти патронов.

– Стоп! – резко останавливаю я его, увидев, что он уже собрался было выкинуть в кучу с мусором, который мы определили на выброс, мятую тетрадь в облезлом клеенчатом переплете. – Я тебе, балбесу, сколько раз про важность документов говорил?

– Так то документов… – как-то неуверенно тянет Толя. – А это разве документ? Рванье какое-то…

– А ты думал, что все важные бумаги всегда хранятся в кожаных папках с золотым тиснением «Совершенно секретно»? Да любая бумажка, найденная у врага, может оказаться важной, как бы ни выглядела. Эх, молодо-зелено, учишь вас, учишь, а все без толку! Дай-ка ее сюда.

Раскрываю и перелистываю переданную Толей тетрадку. Если не принимать во внимание жуткую мешанину русских и чеченских слов и огромное количество ошибок, то ничего особенного. Обычный, написанный простым карандашом, конспект по боевой подготовке. У меня давным-давно, когда я только начинал срочную службу в армии, похожий был: пара страниц по медицине, пара – по военной топографии, пяток по минно-подрывному делу, десяток-полтора – по тактике и огневой… А еще – строевой подготовки и Уставов нет, повезло уродам. Одним словом, обычный солдатский конспект. От того, что я писал в далекой армейской юности, отличается лишь тем, что картинки я рисовал не такие корявые и грамматических ошибок было намного меньше. Хотя, думается мне, Исмагилова заинтересует вовсе не содержание этой тетради, никаких особых «откровений» в ней точно не найти. Важен сам факт ее существования. Кто-то обучает бойцов непримиримых тейпов, обучает централизованно, а самых грамотных еще и конспекты писать заставляет. А это уже весьма тревожный «звоночек».

– Миша, а это что за хрень? – вырывает меня из задумчивости голос напарника. – Самоделка, что ли?

– Где? – рассеянно отвечаю я, но, увидев, что он мне протягивает, даже роняю тетрадку себе на колени. – Вот это ни черта себе! Ты где ее взял?!

– Так в блокпосту «духовском» и взял. В ящике, вместе с обычными валялась.

– А других таких точно не было?

– Точно, – уверенно отвечает Толя. – Она приметная.

В руках Курсант держит облезлый черный цилиндр американской наступательной гранаты «МКЗА2».

– Так я не понял, это что, «самопал» какой-то?

– Нет, Толя, – отвечаю я напарнику, принимая из его рук странную, совершенно неуместную в чеченских горах находку, – это не «самопал». Это, друг мой, Hand Offensive Grenade, видишь, – тычу я пальцем в почти уже совсем стершиеся желтые буквы на округлом боку гранаты, – написано. Американская, мать ее.

– И чего эта тарабарщина значит?

– Ручная наступательная граната.

– Хорошая хоть? – с искренним интересом спрашивает Толик.

– Да так, – я корчу лицо в неопределенной гримасе, – ни рыба ни мясо. Вроде нашей РГД, только запал горит чуть не в два раза дольше.