Пирс Браун - Золотой Сын

Семь.

– Дело не в мести! – Я пытаюсь взять себя в руки. – Не в мести, а в справедливости! Война идет между любовью и империей, построенной на алчности и жестокости! Вспомни училище! Мы с тобой освободили тех, кого должны были сделать рабами! Мы поверили им! Вот чему мы должны научиться – доверию!

Пять.

– Дэрроу, – умоляет она, – не будь таким наивным!

Кажется, она уже сделала выбор.

Четыре.

– Надеяться не наивно! – кричу я, снимаю лезвие и планшет, бросаю их на землю и встаю на колени. – Но если ты не сможешь измениться, значит не сможет никто! Тогда лучше сразу застрели меня, и пусть мир катится ко всем чертям!

Три.

– Ты слишком высокого мнения обо мне, Дэрроу!

– Два, – доносится из темноты голос меченого.

– Давай перейдем к делу, Рагнар! – раскручивает над головой свое лезвие Мустанг, и тоннель наполняется жутким свистом. – Давай, пес, покажи Дэрроу, ради чего живут такие, как ты!

Тишина. Долгая тишина.

– Один! – рычит Мустанг и наступает ногой на фонарь.

Ни света, ни цветов – лишь кромешная тьма. Тоннель погружается в глубокое молчание. Тишина проникает в самое сердце Марса, растягиваясь во времени и пространстве и эхом отзываясь в местах, откуда еще никто не возвращался.

– Я живу ради моих сестер, – нарушает молчание Рагнар.

Снова тишина. Ни выстрелов импульсовиков, ни стонов лезвий, ни движений – лишь гулко разносящиеся по безмолвному тоннелю слова.

– Я живу ради моего брата, – продолжает меченый, включая фонарик и выходя из темноты, словно проводник в царство мертвых.

Белые отблески играют на его доспехах. Он безоружен. Мустанг напрягается, не понимая, что происходит.

– Я всегда был и останусь сыном народа Валькирий. Я рожден свободным от матери по имени Алия Снежная Воробьиха на диком полюсе Марса, к северу от Драконьего хребта, к югу от Падшего города, – говорит он, проходя мимо Виргинии с опущенными руками. – Сорок четыре шрама я заработал от золотых, с тех пор как Повелители Плачущего Солнца спустились к нам со звезд и забрали мою семью на Острова цепей. Семь шрамов от других сынов моего народа, когда меня отдали на обучение в нагогу, – продолжает он, вставая на колени рядом со мной. – Один шрам от матери. Пять шрамов от чудовища, охранявшего Ведьмин проход. Шесть – от женщины, которая научила меня любить. Один – от моего первого учителя. Пятнадцать – от людей и чудищ, с которыми я сражался на арене во славу Великой матери и ее гостей. Девять шрамов я получил, защищая Жнеца, – продолжает он, и земля тихо вздыхает под его весом. – Из-за золотых я похоронил трех сестер, одного брата и двух отцов, – с печалью в голосе произносит он. – Но ни одного шрама я не заработал ради них.

Черные глаза горят колдовским огнем сквозь бледное свечение его доспехов.

– Теперь мне есть ради чего жить, – заканчивает он свою речь и отдается на милосердие золотой.

Он обрел веру, как и я. Как Эо, Севро, Танцор и все остальные.

Наши с Виргинией взгляды встречаются. Возможно, в последний раз. Мне кажется, что нечто подобное чувствовали мои предки, первопроходцы Марса, глядя на погруженную в темноту Землю. Виргиния дала мне кров, она научила меня любить. А я обманом заставил ее полюбить меня. Видимо, наша судьба была предопределена с самого начала, думаю я, но надежда все равно меня не покидает. Я смотрю на нее по-детски открытым, полным отчаяния взглядом и спрашиваю:

– А ради чего живешь ты?

Сегодня день моего триумфа.

На улице легкий мороз. Небо ослепительно-голубое, сквозь атмосферные слои видны звезды. Облаченный в золото и пурпур, я стою, обнажив голову, – по окончании процессии меня ожидает лавровый венок. Вечером меня наградят маской триумфа, созданной фиолетовыми в честь моей победы.

Под ногами грохочут деревянные колеса, колесница неспешно везет меня по мостовой, усыпанной лепестками роз и гемантуса. Более сотни тысяч цветов выкинули из открытых окон небоскребов, возвышающихся с обеих сторон Гранд-авеню. Люди машут, тянут ко мне руки, лица сияют улыбками. Здесь так много разного народа, все вышли на улицы посмотреть на торжественную процессию. Они радуются празднику: до меня здесь уже были потрясающие акробаты, файер-шоу, танцоры, грифоны, драконы и зебракоры. Провели закованными в цепи тех из дома Беллона, кто еще жив. Головы императора Беллона, его сестер и братьев надеты на пики и выставлены на всеобщее обозрение. Надо отдать должное Августусу, он знает, как важно произвести на народ впечатление. В небе молниями снуют штурмовики, с утробным ревом плывут величественные «аисты».

Однако Августус знает цену и жестокости. Над насаженными на пики головами жужжат мухи. Донимают четверку белых коней, везущих мою колесницу с бульвара на белокаменное Марсово поле, расположенное у самой цитадели.

Машу рукой толпе, воздев к небу лезвие, и люди приходят в неистовство. Отцы сажают детей на плечи, показывают на меня и говорят, что когда-нибудь те будут рассказывать собственным потомкам о моем триумфе, который они видели своими глазами. Одни кидают в воздух фиговые листья, другие, обезумев от восторга, с воплями залезают на статуи воинов и мраморные обелиски, украшающие Марсово поле, чтобы получше рассмотреть меня.

– Ты всего лишь смертный, – шепчет мне на ухо Рок, который едет верхом рядом с колесницей, согласно традиции.

– И вонючий засранец! – кричит с другой стороны от меня Севро.

– Да, – невозмутимо соглашается Рок, – и это тоже.

Как бы я хотел, чтобы рядом со мной была Мустанг. Ее спокойная уверенность помогла бы мне выдержать все эти взгляды, приветственные крики и овации. Из толпы доносятся аплодисменты – хлопают в основном алые. Кричат, радуются и смеются – идеальные жертвы индустрии развлечений Сообщества. Пропаганда преподносит им кадры великой войны, в которой побеждают осененные славой золотые. Видеохроника моего полета во время Железного дождя, отредактированная как положено, собрала миллионы просмотров, а вот запись того, как я зарубил Карнуса, Фичнер приберег.

Весь этот парад – ожившая химера, сам я прекрасно понимаю, что все эти торжества гроша ломаного не стоят. Рядом со мной друзья, те, кого я называю своими лейтенантами. Они улыбаются мне, дарят мне свою любовь, а я веду их к неизбежной гибели. Когда-то мне казалось, что цель оправдывает средства. Вскоре мы начнем войну на Луне, а что дальше? Новая ложь, новые смерти, новые катастрофы.

Как поступит Мустанг? Тогда, в шахте, она ушла от меня и в Эгею больше не вернулась. Фичнер сам не свой от беспокойства. Ее молчание висит над моей головой как дамоклов меч, она может подписать мне смертный приговор в любую минуту. Возможно, она уже сделала это, и сегодняшний парад – просто пир во время чумы. Вдруг она обо всем рассказала отцу?