Мэри Лю - Победитель

Что мы здесь делаем? Странный туман обволакивает меня, потом уходит. Мы пришли сюда перекусить – вот что мы здесь делаем. Я трясу головой. Вспоминаю короткое затмение, случившееся несколько дней назад, когда я не мог вспомнить имени Люси. Пугающая мысль пронзает меня – новый симптом? Или это уже психоз на нервной почве?

Мы делаем заказ, официант уходит, и тут Джун нарушает молчание. Золотые искорки в ее глазах сверкают в оранжевом сиянии лампы.

– Почему ты мне не сказал? – спрашивает она.

Я держу руки у светильника, наслаждаюсь теплом.

– А толку?

Джун хмурится, и только тут я замечаю: ее глаза – они вроде как опухли, словно она плакала. Она качает головой, глядя на меня:

– Весь город только о тебе и говорит. Кто-то видел, как тебя вынесли из квартиры на носилках тридцать четыре часа назад, а один зевака слышал, как медики обсуждали твое состояние.

Я вздыхаю и поднимаю руки, признавая поражение:

– Знаешь, если из-за меня бог весть почему вспыхивают беспорядки и доставляют неприятности Андену, могу ему только посочувствовать. Мне сказали не болтать о своем диагнозе, и я не болтал по мере возможностей. Уверен, наш блистательный Президент как-нибудь успокоит народ.

– Дэй, должен быть выход, – говорит Джун, кусая губы. – Твои врачи…

– Они делают все, что в их силах. – Я морщусь от болезненного укола в затылок – словно по заказу. – Я уже прошел три курса экспериментального лечения. Процесс медленный и мучительный.

Пересказываю Джун слова доктора о необычной инфекции моего гиппокампа; упоминаю лекарства, которые ослабляли меня, выкачивали силы из моего тела.

– Можешь мне поверить: они опробуют все методы.

– Сколько времени у тебя осталось? – шепотом спрашивает она.

Я молчу, делаю вид, что залюбовался светильником. Не знаю, следует ли говорить ей.

Джун подается все ближе и ближе, пока ее плечо не упирается мягко в мое.

– Сколько времени у тебя осталось? – повторяет она. – Пожалуйста, Дэй. Надеюсь, я все еще небезразлична тебе и ты не станешь меня обманывать.

Я смотрю на нее, медленно поддаваясь – как и всегда прежде – ее притяжению. Не вынуждай меня, пожалуйста. Я не хочу говорить об этом: произнесенное вслух – уже правда. Но у Джун такой печальный и испуганный вид, что я решаюсь. Делаю глубокий вдох, провожу рукой по волосам и опускаю голову.

– Сказали, месяц, – шепчу я. – Может, два. Посоветовали привести в порядок дела.

Джун закрывает глаза, – кажется, она чуть пошатывается.

– Два месяца, – рассеянно произносит она.

По мучительному выражению ее лица я понимаю, что был абсолютно прав, когда не хотел ей говорить.

Повисает новая душераздирающая пауза, но наконец Джун выходит из оцепенения и вытаскивает из кармана какую-то вещицу – маленькую, металлическую.

– Хотела подарить его тебе, – говорит она.

Недоуменно смотрю на колечко из скрепок: тоненькие проволочки изящно сплетены в окружность – похожее колечко я смастерил для нее когда-то. Широко раскрыв глаза, я перевожу взгляд на ее лицо. Джун ничего не говорит, опустив взгляд, она помогает мне надеть колечко на безымянный палец правой руки.

– У меня было мало времени, – бормочет она.

Удивленно трогаю колечко. Нервы натянуты, эмоции захлестывают меня.

– Извини…

И это все, что я могу сказать в ответ на ее подарок? На некоторое время я замолкаю, пытаясь придать делу не такой безнадежный оборот.

– Говорят, шанс пока есть. Вскоре они испробуют еще один метод.

– Когда-то ты рассказывал мне, почему выбрал для улицы прозвище Дэй, – уверенно произносит Джун.

Она кладет свою руку на мою, отчего колечко из скрепок пропадает из виду. От тепла ее кожи перехватывает дыхание.

– Каждое утро жизнь начинается с чистого листа, все снова становится возможным, – напоминает она.

По спине нескончаемым потоком бегут мурашки, я снова хочу обхватить ее лицо, поцеловать щеки, заглянуть в темные печальные глаза, сказать, что все со мной будет хорошо. Но это ложь. Половина моего сердца истекает кровью, когда я вижу страдания на ее лице, но, как ни стыдно признать, другую половину распирает от счастья при мысли, что я ей небезразличен. В ее трагических словах, в витках тонкого металлического колечка – любовь.

Наконец я набираю в грудь побольше воздуха:

– Иногда солнце заходит раньше. Дни [2]не вечны. Но я буду сражаться до конца. Я тебе обещаю.

Взгляд Джун смягчается.

– Тебе не обязательно проходить через все это одному.

– А тебе зачем брать на себя такой груз? – отвечаю я. – Я просто… решил, так будет легче.

– Легче кому? – возражает Джун. – Тебе, мне, обществу? Ты предпочел уйти однажды молча, ничего не объяснив?

– Да, предпочел. Скажи я тебе все тем вечером, разве стала бы ты принцепс-электом?

Не знаю, какие слова были на уме у Джун, но она их так и не произнесла. Она молчит несколько секунд, потом отвечает:

– Нет. Мне бы не хватило духа. Я бы отложила принятие решения.

– Вот именно. – Я делаю глубокий вдох. – Думаешь, я бы стал жаловаться на здоровье в такую минуту? Встал бы на твоем пути к блестящей карьере?

– Я сама должна была сделать выбор, – цедит Джун сквозь зубы.

– А я не хотел тебе в этом мешать.

Джун качает головой, ее плечи слегка сутулятся.

– Ты и в самом деле думаешь, что настолько мне безразличен?

Приносят наш заказ – горячие тарелки с супом, булочки и аккуратно упакованную еду для Идена, – и я с благодарностью погружаюсь в молчание. Мне было бы легче, добавляю я про себя. Я бы лучше отошел в сторону, чем каждый день, видя тебя, думал об оставшихся мне нескольких месяцах. Но сказать это вслух я стесняюсь. Джун смотрит на меня в ожидании ответа, но я только мотаю головой и пожимаю плечами.

И тут я слышу его – сигнал общегородской тревоги.

Оглушительный. Мы оба замираем, потом смотрим на громкоговорители на зданиях. Никогда в жизни я не слышал такого – бесконечного, душераздирающего воя, он заполняет воздух, сметая все на своем пути. Уличные экраны потемнели. Я недоуменно смотрю на Джун. Что за чертовщина?

Но Джун больше не глядит на меня. Ее глаза устремлены на громкоговорители, оглушающие улицы ревом сирены, ее лицо искажено ужасом. Мы одновременно переводим глаза на ожившие экраны; теперь они залиты кроваво-красным цветом, на каждом всего три слова, вытравленные золотом.

ВСЕ В УКРЫТИЕ

– Что это значит? – кричу я.

Джун хватает меня за руку и тащит за собой. Мы бежим.

– Воздушная тревога. Щит атакован!

– Иден!

Это первое, что я слышу от Дэя. Информэкраны непрерывно транслируют зловещее алое извещение, сирены оглушают меня ритмическим ревом, перекрывая все привычные звуки города. Люди высовываются из окон, спешат на улицу, ошеломленные, как и мы, необычной тревогой. Солдаты выстраиваются боевым порядком, кричат что-то в свои микрофоны при виде приближающегося противника. Я бегу рядом с Дэем, мысли и цифры мелькают в голове. (Четыре секунды. Двенадцать секунд. Пятнадцать секунд – квартал, значит, если не сбавлять темпа, до дома Дэя еще семьдесят пять секунд. Есть ли путь короче? А Олли? Нужно забрать его из квартиры, он должен быть рядом со мной.) Странная сосредоточенность овладевает мной – такое уже случалось, когда я освобождала Дэя из Баталла-Холла много месяцев назад, и потом, когда Дэй поднимался на Капитолийскую башню, чтобы обратиться к народу, а я уводила от него солдат. В палате сената я превращаюсь в безмолвного неуверенного наблюдателя, но здесь, на улице, среди всеобщего хаоса я могу думать. Могу действовать.