Мэри Лю - Победитель

Спальня. Я направляюсь к узкой двери. До нее всего несколько шагов. Да, здесь тоже все осталось в неприкосновенности, разве что по углам появилась паутина. Растение, которое притащил когда-то Иден, все еще стоит в углу, хотя оно уже умерло, листья и стебли почернели и завяли. Я несколько секунд гляжу на него, потом возвращаюсь в гостиную. Обхожу обеденный стол. Наконец сажусь на свой стул. Он, как и всегда, трещит под тяжестью тела.

Осторожно кладу букетик маргариток. Наша лампа стоит посреди стола, темная и ненужная. Обычно все было так: мама каждый день приходила около шести, спустя несколько часов после моего возвращения из школы, Джон появлялся в девять-десять. Мама старалась не включать настольную лампу до возвращения Джона, и мы с Иденом привыкли ждать «включения лампы» – это всегда означало: Джон вошел в дверь. И еще – настало время ужина.

Не знаю, почему сижу здесь с тем старым предвкушением в душе: вот сейчас придет мама из кухни и включит лампу. Не знаю, откуда в груди у меня это чувство радости, ощущение, что Джон дома, что еда на столе. Дурацкие старые привычки. И все же мой взгляд устремляется на входную дверь. Надежда все крепнет.

Но лампа не включается. Джон не приходит. Мамы нет.

Я тяжело опираюсь локтями на столешницу, прижимаю ладони к глазам.

– Помоги мне, – отчаянно шепчу я пустой комнате. – Я не силах этого сделать.

Хочу сделать, я люблю ее, но мне этого не вынести. Почти год прошел. Что со мной такое? Почему я не могу перешагнуть через это?

Комок стесняет горло. Слезы текут из глаз. Я даже не пытаюсь успокоиться, рыдаю и не могу остановиться, перевести дыхание, ничего не вижу перед собой. Не вижу моей семьи, потому что ее нет здесь. Без них вся эта мебель – ничто, маргаритки, лежащие на столе, лишены смысла, лампа – всего лишь почерневший хлам. Образы из моего кошмара не уходят, преследуют меня. Как я ни гоню их, они остаются со мной.

Время залечивает все раны. Но не мою. Для моей еще не пришло время.

Я не шевелюсь, но сквозь приоткрытые, отяжелевшие от сна веки вижу, как Дэй садится на кровати рядом со мной и прячет лицо в ладонях. Он тяжело дышит. Семь минут спустя он тихо встает, бросает на меня прощальный взгляд и исчезает за балконной дверью. Он, как всегда, бесшумен, и если бы меня не разбудило его пробуждение от ночного кошмара, он, конечно, мог бы легко выйти из комнаты так, что я бы даже не узнала.

Но я знаю и на сей раз поднимаюсь, как только он выходит. Накидываю на себя одежду, натягиваю ботинки и следую за ним. Холодный воздух ласкает мое лицо, лунный свет топит ночь в темном серебре.

Даже больной, он двигается быстро, когда ему нужно. Я догоняю его на вокзале Юнион и преследую по центру города – сердце мое колотится ровно, как после хорошей разминки. Я уже знаю, куда он направляется. К своему старому дому. После перекрестка Уотсона и Фигероа он сворачивает за угол и идет к крохотному заколоченному строению с выцветшим крестом на дверях.

От одного этого у меня кружится голова. Могу себе представить, как чувствует себя Дэй. Я осторожно подхожу к заколоченному окну, прислушиваюсь. Он входит через заднюю дверь, бродит по дому, его шаги звучат тихо, приглушенно, он останавливается в гостиной. Я перехожу от окна к окну, пока не нахожу щель между двумя досками. Поначалу я его не вижу. Но потом глаза привыкают.

Дэй сидит за столом в гостиной, уронив руки на голову. Хотя внутри и темно, я различаю его очертания, слышу, как он плачет. Дэй сотрясается от горя, боль чувствуется в каждой измученной мышце его тела. Рыдания настолько нетипичны для Дэя, что сердце разрывается на части. Я видела его слезы, но так и не привыкла к ним. Не знаю, привыкну ли когда-нибудь. Я трогаю лицо и тут понимаю, что по моим щекам тоже текут слезы.

Все это сделала с ним я… но он любит меня, а потому горе навсегда останется с ним. Каждый раз, глядя на меня, он будет вспоминать о судьбе своей семьи – хотя и любит меня. Несмотря на то, что любит меня.

Перед самым рассветом я, усталый, с распухшими глазами, возвращаюсь в спальню Джун. Она все еще там, явно даже не просыпалась. Я не пытаюсь потихоньку улечься рядом, я падаю на диван и проваливаюсь в глубокий сон без сновидений.

– Эй, – будит меня Джун.

К моему удивлению, она не спрашивает, почему у меня такие распухшие красные глаза. Она, кажется, даже не удивилась, увидев меня на диване, а не в кровати.

– Я… сообщила Андену о твоем решении. Он сказал, что бригада лаборантов приедет за тобой и Иденом через два часа. В вашу квартиру.

В ее голосе звучат благодарность, усталость и неуверенность.

– Я буду там, – говорю я.

Ничего не могу с собой поделать – несколько секунд тупо смотрю в пространство, и мне кажется, будто я плыву в море тумана, где смутно различаются эмоции, образы и мысли. Заставляю себя подняться и иду в ванную. Там расстегиваю рубашку, плескаю воду в лицо, на грудь, на руки. Сегодня я боюсь смотреть в зеркало. Не хочу видеть Джона с предназначавшейся мне плотной повязкой на глазах. Руки ужасно трясутся, рана на левой ладони снова открылась и кровоточит, видимо, из-за того, что я инстинктивно сжимаю ее в кулак. Неужели Джун видела, как я выходил? Меня пробирает дрожь, когда перед мысленным взором возникает мама у крыльца нашего дома, а напротив стоит взвод солдат. Потом я вспоминаю слова канцлера, думаю о ситуации, в которой оказалась Джун… о ситуации, в которой оказались Тесс и Иден… все мы.

Я поливаю водой лицо, а когда это не помогает, запрыгиваю в душевую кабину под обжигающе-горячую воду. Но и это не работает – образы не исчезают.

Когда я наконец выхожу из ванной, волосы у меня мокрые, рубашка полурасстегнута, лицо болезненно-бледное, руки дрожат. Джун спокойно наблюдает за мной, сидя на краю кровати и прихлебывая бледно-фиолетовый чай. Я знаю, что скрыть от нее что-то невозможно, но все же пытаюсь.

– Я готов.

Я натягиваю самую широкую свою улыбку. Не хочу показывать боль, нельзя, чтобы она узнала, в чем причина моей скорби. Не она, не Джун, сердито напоминаю я себе.

Но Джун ничего не говорит. Она смотрит на меня своими бездонными темными глазами.

– Мне только что звонил Анден. – Она неловко проводит рукой по волосам. – Они получили новые свидетельства того, что коммандер Джеймсон передавала военные тайны Колониям. Похоже, она работает на них.

Под приливом эмоций во мне нарастает гигантская волна ненависти. Если бы не коммандер Джеймсон, наши отношения с Джун не были бы запятнаны смертями и, может быть, наши семьи оставались бы живы. Не знаю. И никогда не узнаю. А теперь она сотрудничает с врагом, хотя должна была умереть. Я ругаюсь вполголоса.