Брайан Герберт - Дюна: орден сестер

Но сейчас Родерика мало занимали домашние склоки. Хадита могла сама справиться с прислугой. Ему едва хватило времени до ухода в зал парламента, чтобы переодеться и поесть холодного мяса с хлебом. Он надеялся, что Сальвадор еще несколько раз прочитал речь.

Хадита уже ждала его в их ложе сбоку от центральной сцены огромного зала. Длинными вьющимися золотисто-каштановыми волосами и патрицианскими чертами лица она напоминала своего двоюродного деда, чей портрет Родерик однажды видел, военного и героя джихада, но ее черты были более тонкие, а глаза более темные. Сегодня она надела черное кружевное платье и жемчужное ожерелье; волосы удерживала заколка с рубинами.

Родерик сел, наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Прости, задержался, – сказал он. – Сегодня сплошная беготня.

Сам он был во фраке: после произнесения речи предстоял прием. Живот сводило от второпях проглоченной пищи.

По напряженному взгляду и сверкающим глазам он понял, что Хадита расстроена.

– Сегодня просто катастрофа. Перианна ушла – и скатертью дорога.

Он видел боль на лице жены и догадался, что дело не только в ссоре с секретаршей.

– Что случилось?

– Уже несколько недель я замечаю разные мелочи… кто-то трогает мои вещи, ящики закрыты не так, как это делаю я, документы сложены аккуратней, ручка на моем письменном столе лежит не на месте – и на твоем тоже.

– На моем письменном столе? Что-нибудь исчезло?

– Нет, насколько я могу судить. Доступ к нему был только у Перианны, но, когда я ее спросила, она все отрицала. Однако сегодня я заметила, как она незаметно вошла в мой личный кабинет. Я спряталась, и она меня не видела… а когда позже я спросила ее, Перианна поклялась, что не заходила туда. Я знала, что это ложь. И уличила ее. Она устроила грандиозный спектакль, демонстрируя свое негодование. Требовала, чтобы я обыскала ее комнату и все вещи, если считаю ее воровкой.

Родерик прищурил глаза, встревоженный.

– И ты это сделала?

– Пришлось: она меня вынудила. Конечно, мы ничего не нашли – она это знала. – Глаза Хадиты гневно сверкнули. – Перианна сказала, что больше не может служить у меня, если ей не доверяют, и отказалась от места. И пусть уходит.

Родерика охватила тревога. Перианна училась в ордене сестер, а способности, которые демонстрировала Доротея, наводили на мысль о том, что она в состоянии запомнить все увиденное, не оставляя материальных улик.

– Наверное, следовало задержать ее для допроса.

– Я тоже об этом подумала, но слишком поздно. Она уже исчезла. Улетела с Салусы.

Родерик стиснул зубы. Он знал, что в покоях жены нет опасной информации, так что ничего важного Перианна найти не могла. И даже если она заглянула в его личный дневник, в нем только записи о семье, ничего политически значимого. Доказательств, что она шпионила, не нашли… но у него все равно возникло неприятное ощущение.

Внизу появился император Сальвадор и пошел к возвышению. У обоих братьев были имплантированные трансиверы, так что при желании они могли обмениваться репликами. Родерик выключил трансивер, чтобы подумать о словах жены, но Сальвадор с неуверенностью поглядывал на ложу.

– Вероятно, это ничего не значит, – сказал Родерик и занялся речью императора. Он нажал на мочку уха, включая трансивер, и заметил, как на лице Сальвадора отразилось облегчение. Император поднялся на возвышение.

Интеллектуальная атмосфера Зенита способствовала нововведениям и научному творчеству, и планета гордилась тем, что стала средоточием открытий и колыбелью прогресса. Исследователи вроде Птолемея и его коллеги доктора Эльчана получали средства из межпланетного фонда; деньги предоставлялись всякому, у кого появлялась обоснованная идея и план ее воплощения.

Птолемей происходил из большой семьи; у него было три сестры и два брата, и все они стали успешными исследователями в разных областях, каждый обзавелся независимой лабораторией и собственным штатом сотрудников. Между ними шло постоянное дружеское соревнование, кто сможет похвастать наиболее полезными открытиями, и хотя Птолемею было некогда следить за всеми техническими публикациями, он старался читать все до единой статьи, опубликованные его братьями и сестрами.

Команды ученых Зенита работали с ясным пониманием того, что, если открытие окажется практичным и выгодным, прибыль от него поступит в общий фонд и тогда другие группы ученых, высказавших интересные идеи, тоже смогут получить поддержку. Новые открытия предлагали другим планетам империи. И несмотря на такую открытость и щедрость, экономика Зенита процветала.

Работая последнее десятилетие в загородной лаборатории – в настоящем сельском поместье, Птолемей был доволен и горд успехом, достигнутым им совместно с доктором Эльчаном. Два их открытия оказались очень прибыльными, еще три тоже принесли некоторую выгоду. Лабораторные и жилые здания размещались на двадцати акрах лугов с отдельными рощицами. У Птолемея был штат из двенадцати сотрудников. Окружение способствовало творчеству и развитию интеллекта.

Птолемей так наслаждался коллегиальной атмосферой планеты, что согласился целый срок быть ее представителем в Лиге ландсраада. Это была семейная традиция – выполнять свой гражданский долг. Ни разу он не усомнился в том, что вместе со своим достойным партнером выполняет нужную и полезную работу.

Поэтому ему, как человеку разумному и непредубежденному, было совершенно непонятно антитехнологическое рвение батлерианцев. Он не видел в этом никакого смысла.

Конечно, невозможно было отрицать ужасы, пережитые человечеством под гнетом мыслящих машин, но винить науку в человеческих амбициях и неудачах нелепо. Только ограниченный человек, например, может отрицать, что диагностическая и хирургическая техника врачей школы Сукк спасла без счета жизней или что сельскохозяйственная техника на порядок увеличила производительность по сравнению с тем, что давали рабы, и тем самым многих спасла от голода. Одна из сестер Птолемея получила генетически модифицированную пшеницу, дававшую тройной урожай. Как можно с этим спорить?

И все же могущественное батлерианское движение распространилось на многие планеты, к счастью, миновав эту. Такие мысли ставили Птолемея в тупик. Как можно с печалью и тоской помышлять о возвращении к примитивной жизни?

Речь Манфорда Торондо в Зале ландсраада убедила его в том, что он не владеет какой-то существенной информацией, поскольку Птолемей просто не мог понять такую логику. Его раздражало то, что он не понимает батлерианцев, но ученый видел, насколько они влиятельны, и понимал, что с ними необходимо найти общий язык.