Брайан Герберт - Дюна: орден сестер

Манфорд наклонился, поднял неподвижную пластиковую руку и с отвращением швырнул ее на пол.

– С чего вы взяли, что человек нуждается в таких усовершенствованиях? Нам нужна вера… и я верю в вас, Птолемей с Зенита. Поэтому даю вам второй шанс.

Птолемей затаил дыхание. Он ничего не понимал. По-прежнему доносились звуки погрома – и не только из лаборатории, но по всему комплексу. Его едва не вырвало. Рядом с ним доктор Эльчан, парализованный страхом, дрожал и не мог произнести ни слова; он как будто понял некую фундаментальную истину, которую никак не мог понять Птолемей.

Манфорд нахмурился.

– Боюсь, однако, что ваш компаньон-тлейлакс чересчур глубоко поражен этим проклятием. Его мы не можем спасти – но можем помочь стать частью вашего испытания. Может, в конце концов вы достигнете просветления.

Эльчан закричал и попытался убежать, но двое фанатиков схватили его и потащили обратно к Манфорду и Анари. Мастер меча обнажила оружие и одним ударом отрубила искусственную левую руку в том месте пониже плеча, где проходил шов и плоть соединялась с искусственными нервными окончаниями. Эльчан закричал, глядя на руку, из которой вытекала питательная жидкость, выталкиваемая гидравликой. Из перерезанной артерии хлынула кровь.

Птолемей хотел прийти на помощь, но его удержали силой. Сердце его колотилось, трудно было дышать. Он заглянул в полные ужаса глаза друга, но лишь на мгновение: Эльчан упал и как будто потерял сознание.

– Теперь он по крайней мере умрет как человек, – произнес Манфорд. – Мозг человека свят.

– Мозг человека свят, – подхватили остальные, и Манфорд знаком велел всем выйти. Один из мастеров меча потащил за собой Птолемея, но Эльчана оставили лежать на полу лаборатории, очевидно, чтобы умер от потери крови. Происходящее походило на горячечный бред. Птолемей отказывался верить своим глазам.

Когда все вышли наружу, приверженцы Манфорда стали бросать в разбитые окна зажигательные бомбы. Начался пожар.

– Остановите их! – кричал Птолемей. – Выпустите Эльчана! Нельзя так поступать с человеком! Он мой друг…

– Он недостоин спасения, – заявил Манфорд и больше не обращал внимания на отчаянные мольбы ученого. Пламя взметнулось выше. Птолемей видел, как в одном из окон появился его друг и попытался выбраться, но батлерианцы бросились к нему с дубинами, и он, закрыв лицо руками, исчез внутри.

Пламя добралось до крыши, внутри вспыхнули питательные жидкости. По зданию пронеслась цепочка взрывов. Птолемей слышал жуткие крики своего друга.

– Остановите это! – Всхлипывая, он опустился на колени. Слезы лились по его лицу. Он обхватил голову дрожащими руками. – Пожалуйста, прекратите…

Манфорд удовлетворенно улыбался, лицо Айдахо ничего не выражало. Она схватила Птолемея за волосы, подняла его голову и заставила смотреть на то, как гибнет лаборатория.

– Мы сделали тебе подарок, – проговорил Манфорд, – и я верю, что ты примешь его и усвоишь урок. Позволь процитировать высказывание Эразма из его дневника, который я изучал. Для большинства эти слова слишком страшны, но ты должен его услышать. «Люди продолжают сражаться с нами, как неразумные дети, – пишет Эразм, – но наша техника превосходит их. Наша способность приспосабливаться и настойчивость всегда будут побеждать. Люди ничто… но, должен признать, они интересны».

Манфорд закрыл глаза, словно желая избавиться от перенесенного ужаса.

– Надеюсь, ты понял свою ошибку, Птолемей с Зенита. Мы будем молиться за тебя.

Лаборатория горела несколько часов, но к тому времени корабли батлерианцев уже улетели, оставив Птолемея смотреть на дымящиеся развалины и слушать рвущую сердце тишину. Манфорд Торондо и его соратники дождались, пока доктор Эльчан перестал кричать… а он кричал долго.

После пожара Птолемей осознал, что у него остались только знания и любознательность исследователя. Только этого варвары не сумели у него отобрать. Он сидел на поросшем травой холме словно в глубоком трансе и думал о дальнейших своих действиях. Постепенно у него сложился план, детальный план.

Птолемей распрямился, вытер покрасневшие глаза и постарался вернуться к реальности. Казалось, в одночасье рушились все законы мироздания, и Птолемею теперь приходилось пересматривать свое мировоззрение.

Он не смеет воззвать к единомышленникам, чтобы направить их негодование против батлерианцев. Он не станет рисковать ими, ведь эти варвары не пощадят никого. Нет, в его распоряжении мозг – его лучший инструмент, величайшее оружие.

Батлерианцы полагали, что раздавили его и уничтожили, они убили его друга, нанесли удар, но с Птолемеем не покончено. Манфорд не догадывался, какого врага себе сегодня нажил.

Сестра Ингрид, к несчастью для себя, была не в меру любознательна.

Когда она училась у батлерианцев на Лампадасе, инструкторы хвалили ее за это – пока она не задавала нежелательного вопроса. Эта любознательность позволила ей успешно осваивать интересовавшие ее науки, например, химию и психологию человека, но учителя бранили ее за неуместное любопытство. Ингрид поняла, что слишком много времени уделяла второстепенным вопросам, в ущерб жесткому учебному плану.

По совету сестры Доротеи она попросилась в школу ордена сестер на Россаке – чтобы покинуть школу на Лампадасе, где уже начинала невыносимо скучать. Доротея объяснила, что в школе на Россаке будут развивать ее мозг.

В последнее время мысль о компьютерах, которые прячут где-то на Россаке порочные сестры, лишила Ингрид сна. Об этом шушукались послушницы; многих увлекло это волнующее предположение, но Ингрид была настроена скептически. Не было ни доказательств слухам, ни убедительных доводов в их защиту; сплетниц Ингрид не считала ни проницательными, ни умными: вряд ли они могли заметить то, что упустила она.

Тем не менее к такой страшной мысли следовало отнестись серьезно. Этому Ингрид научилась у Манфорда Торондо. На всякий случай она решила считать это правдивым, пока не убедится в противном. Если она сумеет найти доказательства, сестра Доротея поможет уничтожить мыслящие машины и очистить орден.

Когда она рассказала об этом, сестра Доротея тоже встревожилась.

– Попробую что-нибудь выяснить. С моего назначения на Салусу тут многое изменилось, но, надеюсь, Преподобная Мать не зашла так далеко.