Ринат Таштабанов - Обратный отсчет

С Машенькой мне так и не дали свидеться. Ну что же, так тому и быть. Судя по тому, как меня отделали, это даже к лучшему. Развязка близка. Я знаю об этом. Слышу звук шагов. Сегодня последний день моей жизни. Что они со мной сделают. Расстреляют? Повесят? Бросят голого подыхать на морозе? Уверен, Колесников придумает, как устрашить свою паству. Голос, нашептывающий мое имя, исчезает. Сквозь зарешеченное оконце я вижу, как надо мной склоняется Гордей. Он лыбится, щелкая задвижкой замка. Мой час пробил, и я впервые за столько лет смиренно принимаю свою судьбу…

– Выродок, тварь! Отдайте его нам! – голоса, искаженные эхом, мечутся вдоль стен коридора Убежища.

Подволакивая наскоро забинтованную ногу, я едва поспеваю за отрядом чистильщиков. Руки скованы наручниками. Со всех сторон напирают укрываемые.

Мужчины, женщины, подростки – они, еще неделю назад молившие меня о спасении и еде, теперь сжимают кулаки. Как быстро меняется настроение толпы! Только присутствие бойцов из нескольких отрядов удерживает их от расправы.

С десяток чистильщиков, двигаясь полукругом, подгоняют меня ударами прикладов автоматов. Я вижу, как в тусклом свете ламп впереди вырисовывается дверь гермозатвора.

«Скоро я сдохну», – от этих мыслей меня отвлекает тычок в спину. Поворачиваюсь.

– Шевелись! Ты же не хочешь, чтобы тебя бросили толпе? – говорит чистильщик. По хриплому голосу узнаю Митяя. В вырезе маски, натянутой на голову, сверкают бешеные глаза.

Отряд останавливается. Взгляды устремлены на меня. Догадываюсь, что бойцов в группу подбирали специально. Те еще мясники. Ненависть расходится волнами. Следя за напряженными фигурами, я понимаю: еще секунда – и меня грохнут прямо здесь. Просто поставят к стенке и вышибут мозги. Но страха нет. С вызовом смотрю на притихшую толпу.

– Предатель! – цедит сквозь зубы Митяй. Слова повисают в воздухе. Пальцы бойца сжимаются в пудовый кулак. Короткий замах, неуловимое движение рукой, и я точно получаю кувалдой по голове. Падаю на спину, приложившись затылком об пол.

– Еще хочешь, урод? – спрашивает Митяй. – Размазать твою рожу? – толстая рифленая подошва зависает в нескольких сантиметрах от лица.

Сплюнув кровь, я улыбаюсь.

– Хило бьешь, разве так тебя учили?

– Ах ты!..

Он дергает затвор «Грозы». Надо мной склоняется широкоплечая фигура. Черный зрачок надульника упирается в лоб.

– А теперь что ты скажешь? – палец Митяя ложится на спусковой крючок.

– Отставить! – по низкому голосу узнаю начвора. – Или ты забыл приказ Колесникова?! Для него – это слишком легкая смерть! Быстрее! Мы должны успеть до захода солнца.

Митяй нехотя убирает автомат и, схватив меня за ворот куртки, волочит по бетону.

Задыхаюсь, жадно ловлю ртом воздух. В мутной пелене, застилающей глаза, лица в толпе оборачиваются жуткими мордами.

Над головами разносится крик:

– Забьем ублюдка!

Укрываемые прорываются сквозь ряд бойцов. Удары сыплются со всех сторон. Стараюсь прикрыть голову руками.

«Отбивную с кровью заказывали?» – отрешенно думаю я.

– Назад! Кому сказано, назад, черти! Шмаляй поверху! – приказ сменяется грохотом выстрелов. В воздухе густо пахнет порохом.

Сквозь звон в ушах слышу бабский визг:

– Гореть тебе в аду!

Кто-то, давясь смехом, добавляет:

– Наденьте на него «слона»! Мы же не хотим, чтобы урод там кончился раньше времени.

На мою лысую голову натягивают резиновую харю «ГП-4у». Соединительный шланг, так похожий на хобот, болтается из стороны в сторону, пока его не прикручивают к противогазной коробке.

Делаю глубокий вдох. В нос ударяет трупный смрад.

«С мертвеца, что ли, сняли? – думаю я, и улыбаюсь этой мысли. – Прах к праху…»

Меня бросают возле гермодвери. В изнеможении прислоняюсь к ней, чувствуя, как ледяная поверхность забирает боль. Бойцы, глядя на меня, быстро натягивают ОЗК. Один из них подходит к гермодвери.

Вздрагиваю, услышав скрип винтового штурвала. Стальная дверь медленно отходит в сторону.

Раздается команда Митяя:

– Первая тройка – вперед!

Перед глазами мелькают ноги в чулках ОЗК.

– Вторая – вперед!

Шумно сопя, бойцы с автоматами наперевес исчезают в шлюзовой камере.

– Ты! – рука Митяя с вытянутым пальцем останавливается на чистильщике в «аладдине». – Подними эту падаль, – кивок в мою сторону, – и тащи на поводке! Остальные прикрывают! Двинули!

Удар прикладом в плечо заставляет меня нехотя встать. Боец защелкивает карабин с тросом на цепочке наручников.

Рывок. Стальные браслеты впиваются в запястья. Хромаю вслед за конвоиром. Невольно считаю ступени, ведущие наверх.

«Десять, девять, восемь, – обратный отсчет. Цифры, отделяющие меня от смерти. И их все меньше…»

Лязг наружной гермодвери возвращает меня в реальность. Бойцы исчезают в черноте зева, ведущего на поверхность. Тусклые лучи фонарей выхватывают из сумрака чьи-то фигуры. Конвоир резко дергает поводок, и я буквально вываливаюсь наружу, от души приложившись коленями об пол. Скольжу на животе, обдирая кожу до крови. Боец поворачивается и чуть ослабляет натяжение привязи.

Встаю.

Осматриваюсь.

Низкие, точно прибитые к небесам облака стелются над домами. Корпуса больницы тонут во тьме. Ветер норовит свалить с ног. Двор Подольской ГКБ – знакомый и незнакомый одновременно. Место, где я знаю каждую пядь земли, теперь кажется мне чужим и враждебным.

Часть бойцов, низко пригибаясь, быстро рассредотачивается. Щелкают затворы. Ощерившись стволами автоматов, чистильщики выстраиваются в неровную цепь, медленно шаря стволами по окнам зданий, в которых мелькают серые тени. Выродки. Слышится сухой кашель. Тихий говор простуженных голосов. Зрители занимают места. Потухшие взгляды, лица, обтянутые серым пергаментом кожи. Облученные, больные, старики и калеки, покрытые язвами и наростами.

Здесь остались только самые дохлые и никчемные, не способные сопротивляться. Они ждут привычной подачки в виде тухлятины или прогорклой лапши. Эти способны лишь выпрашивать, вытягивая руки и жалобно вереща.

Теперь, после всего случившегося, я смотрю на них по-другому. Нельзя жить в грязи и остаться чистым. Я слишком долго стоял в стороне, оставаясь почти безучастным свидетелем всего того, что творилось в Убежище. Надеясь, что меня это не коснется. Пришло время платить по счетам. Что же, не каждый день выродкам выпадает шанс увидеть публичную казнь мнимого, как оказалось, хозяина этого мира.

Меня, крепко держа под руки, подводят к нагромождению бетонных плит, густо заляпанных бурыми пятнами. Рядом лежит на скорую руку сбитый крест. Поверхность дерева напоминает обугленную кожу. И где только нашли такое.