Игорь Резун - Укок. Битва Трех Царевен

— И мумию волшебную у нас забрать хотят. Алталоиды.

— Хто?!

— Перво-люди. Как боги, жили. Потом, когда Атлантида, родина ихняя, под воду ушла, они на Алтай перебрались. Так и называются — алталоиды.

— Да по х… мне на твоих алталоидов! — И Виссарион смачно выбил следующую прокладку.

— Они Симорону молились, — сообщил затем Ванятка и замолк. Образовавшаяся пауза томила.

Только Виссарион открыл рот, чтобы произнести свое фирменное «да по х… мне на твой Симорон», как Ванятка вдруг снова открыл рот и изрек не сентенцию, а целую поэму:

Виссарион издал крякающий звук, покрутил головой. Мысли заворачивались спиралью вокруг одного и того же.

— Ты бы, мля, евреем… индусом разным не прикидывался, а сходил бы лучше к Катьке-киосочнице.

— Зачем?

— Пузырь бы в долг взял. Тебе дадут. Ты же Божий человек.

Напарник молчал, просветленно глядя на дорожку. В одном месте ее плиты подмыла вода, еще весной, и теперь они треснули, провалились, образовав излом, который обходили сбоку по вытоптанной траве все, кто шел по дорожке.

— А надо посиморонить на пузырь, — простодушно предложил Ванятка. — Знаешь, есть такая молитва…

— Да по х… мне на твою молитву!

Слесарь не обратил внимания на раздражение Виссариона, а подпер руку грязным кулачком и через минуту забормотал:

— И че? — рассерженно спросил Виссарион. — Ай, мля! Сука…

Он ударил себе по пальцу.

В это время какая-то девица, крутобедрая, в обтягивающих джинсах, торопливо шла по дорожке. Этот объект привлек внимание Виссариона, так как его мозг сейчас мог адекватно реагировать только на два раздражителя, а они боролись между собой всегда. Он посмотрел, прицокнул языком:

— Ишь, жопастенькая…

— Она не жопастенькая, — пробормотал Ванятка. — Она — посланец.

— Куда посланец? Тьфу!

Та слишком поздно, видимо, занятая своими мыслями, заметила разлом. Пришлось ей на ходу менять курс. Но крупное тело не позволило совершить этот маневр элегантно, и девица, ойкнув, отскочила вбок, в траву. Каблуки ее черных босоножек тотчас запутались в листьях — слишком круто она взяла вправо! — она запнулась и, выкатив пухлым ротиком замысловатое ругательство, заковыляла дальше, прихрамывая. В этот момент вылетевшая из-под стального пробойника очередная прокладка почему-то не осталась на скамейке, как положено, а, подскочив, ударила Виссариона в лоб да и осталась там, прилипнув под спутанными волосами.

— Во, мля!

Округлившимися глазами Виссарион смотрел на предмет, который девица каблуками выпнула из зарослей, и пошла дальше, не заметив. Это была бутылка. Бутылка дорогой водки с зеленой этикеткой. И самое удивительное — полная, это было заметно даже отсюда.

— Пузырь, — меланхолично сообщил Ванятка.

Оцепеневший Виссарион сковырнул со лба резинку и прохрипел:

— Пузы-ырь! А че сидишь?!

— Это вчера свадьба потеряла, — заметил напарник так же рассеянно. — Тут свадьба вчера гуляла. Уронили, видать-ко, в траву…

Зарычав, Виссарион зверем рванул к дорожке и вернулся уже с бутылкой. Ванятка оказался прав, та была даже не вскрытая. В порыве нежности Виссарион притянул Ванятку к себе и неожиданно, прослезившись, поцеловал его, как дите, — в лоб.

— Ванятка, ептить, Симорон, мать твою! — жарко сказал слесарь и потряс бутылкой. — Верую, в бога-мать!

Затем они благополучно остограммились и вернулись в доброе расположение духа. Виссарион прекратил возню с прокладками, и оба слесаря переместились в беседку, подальше от подъезда ЖЭУ. Утро казалось сладостным и теплым, как парное молоко. Виссарион жмурился, Ванятка же начал грустить. В этом кристальном, спокойном мире вдруг раздалось:

— Работаем, мальчики?

Виссарион поднял голову, уже опускавшуюся на грудь, и обомлел: небрежно опершись о столбик беседки, перед ним стояла баба. Даже не барышня, а именно баба: ядреная, высокая, с хорошими бедрами под синей джинсовой юбкой, в полосатой кофточке, обтягивающей мускулистый живот и твердые, крепко сидящие груди. Лицом она была смугла, черные волосы окатывали плечи, глазищи тоже черные — аж жгут. На бронзовых руках ее плотно сидели браслеты и сумочка через плечо с бахромой, а роскошные ноги с развитыми икрами втиснуты в отличные, новые открытые туфли на великанском каблуке. Ногти на ногах горели алым клубничным цветом, а на руках — вытягивались неимоверно длинно и хищно.

— С-с-сае… садись! — выдавил Виссарион.

Женщина села напротив. Достала из сумочки пачку длинных тонких сигарет, зажигалку, щелкнула ею и поменяла положение ног — правую закинула на левую. Этот жест, сделанный с неотразимой грацией Шэрон Стоун из культового фильма «Основной инстинкт», убил Виссариона наповал, хотя вместо того, что видели киношные следователи, он увидел только кружевные трусики. Слесарь моментально стряхнул сон и захрипел:

— А меня Виссарионом зовут. А вас?

— Ирина, — небрежно представилась она и перекинула сигарету в дерзких, чувственных губах, накрашенных чуть больше, чем нужно. — Работа, мальчишки, есть. Вы ведь эти дома обслуживаете?

— Работа? Это мы можем! — засуетился Ванятка, которого явление такой красотки вывело из транса. — Кран починить, трубы поменять… Правда, Виссарион?

— Да по х… мне твои трубы, — огрызнулся тот. — А эта… вы нас знаете, что ли?

Та улыбнулась сладко, да так, что у Виссариона заныло под ремнем брюк.

— Да нет, мимо проходила, смотрю — сидят мальчонки… сидят в сторонке. А дело действительно есть!

— Нет проблем, — Виссарион расправил грудь и попытался убрать живот. — У нас высшая категория. Арматура ваша?!

— Нет, мальчики, дело не в арматуре. Меня один подвальчик интересует, ключи, и еще… — она загадочно усмехнулась, — я к вам по поручению.

— Какому? От кого?

Ирина оглянулась, приблизила лицо к ним. От нее пахнуло такой смесью недорогого парфюма и крепкого, жадного до ласк тела тридцатилетней ягодки, что щуплого Ванятку зашатало на скамье. Виссарион тупо считал полоски на ее кофточке, про себя. На том месте, где начиналась грудь, он все время сбивался.

— У нас в Городке живет особа королевской крови! — жарким шепотом выпалили эти роскошные губы. — Не знаете? И правильно. Вы — первые.