Олег Верещагин - Очищение

Ударную часть армии составляли группы офицеров, следивших за законсервированной техникой, а также сами собой сформировавшиеся — в основном из состава бригады морской пехоты и из добровольцев, желавших посвятить этому всю свою жизнь, — вокруг нескольких человек мобильные отряды, похожие на личные дружины. Именно они занимались дальним поиском за пределами города и превентивно сражались с бандами. Подобный расклад слегка настораживал Романова, хотя он ни с кем не делился своими опасениями. Его — несмотря ни на что! — все-таки пугала возможность феодального сепаратизма в будущем. И он открытым текстом определил Жарко в прямую обязанность создание из отобранных им воспитанников личной дружины для него, Романова. Мысли о регулярной армии по старому образцу оставались пока что мечтами…

Когда Романов вошел в комнату отдыха и уселся за стол, расстелив перед собой большую карту земель в «треугольнике» Благовещенск — Николаевск-на-Амуре — Хабаровск, Женька еще не вышел из душа. Слышно было, как он там довольно мычал. Громко и радостно, временами перекрывая плеск. Мылся и пел. Слушать это было тяжело, если честно… но Женька редко вспоминал о своей немоте, и жестоко было бы ему о ней напоминать лишний раз.

Романов покачал головой, заставил себя смотреть в карту и думать. То, что творится на этих землях, надобыло знать точно. И как можно быстрей. Иначе все попытки продвижения на запад, на соединение хотя бы с селенжинской группой Белосельского, были заведомо обречены на провал. И еще — очень, просто оченьнадо было знать, что же творится в Китае. Кроме того, пугали мысли о том, что на Земле происходят вещи, над которыми не властен человек. Вообще не властен, судя по всему. Вон Байкал, похоже, превращается в море… а как же, например, Иркутск? Хотя… он, наверное, все равно уничтожен ракетами… Но это было понятно, страшно — и привычно, это война. А как объяснить и как принять и понять все остальное?!.

Над ухом послышалось сопение. Романов обернулся — это был Женька. Он лохматил мокрые волосы полотенцем и с интересом глядел на карту.

— Почему не спишь? — сердито спросил Романов.

Мальчишка не ответил, ткнул пальцем в карту, провел по названию речки — «Бурея» — и подчеркнул ногтем название деревни рядом с городом Чегдомын. Поморщился, быстро притянул к себе свой верный блокнот, листнул (Романов ждал с интересом), написал на первом же чистом листке:

«Я это место знаю».

— Знаешь? — быстро спросил Романов. — Это же далеко.

Мальчишка уверенно кивнул, снова зачеркал карандашом:

«Я тут три года летом у тетки одыхал после Турции Греции Египта. Хотел когда моих убили к ней бежать, но бялся из города далеко один итти».

— Боялся?

Мальчишка кивнул опять. Подумал, хмуря брови и разглядывая карту. Романов расставил знаки препинания. Вставил в слово «одыхал» одну букву «т», из слова «идти» вычеркнул другую и заменил на «д». Женька посмотрел сердито, потом написал:

«Я могу туда пробраца. И все увижу. И по дороге тоже».

Романов исправил ошибку. Помолчал. Мальчишка тоже молчал, только сопел.

— Тут главное не «пробраться». Выбраться главное, — сказал тихо Романов. Помолчал, наблюдая за Женькой. Спросил: — Понимаешь?

Женька кивнул. Написал:

«И выбраться».

Уже без ошибки.

— Жень, зачем? — спросил Романов, глядя в серые упрямые глаза. Мальчишка подумал, шмыгнул носом громко. Пожал плечами. Наклонился к блокноту:

«Потомучто вы хорошие люди. Я хачу помогать дальше. Хчу быть, как».

И не стал писать дальше, только немного покраснел. Романов разделил «потомучто». Исправил «а» на «о» в слове «хачу». Пояснил, взяв Женьку за локоть:

— Жень, тебя и по дороге туда тысячу раз могут убить. И там. И по дороге обратно. А если узнают, что ты послан нами, тебя не просто убьют. Тебя замучают.

Мальчишка независимо дернул плечами. Потянул руку к бумаге, но Романов удержал локоть:

— Жень, я тебя пошлю, если ты точно согласен. Пошлю, потому что нам нужны сведения и потому, что у тебя шансов больше, чем у взрослого. Потому что время сошло с ума. Но ты подумай. Все-таки подумай вот сейчас еще немного. И если ты скажешь, что передумал…

Мальчишка вырвал руку, крупно написал:

«Я НИ БАЮС!»

Романов не стал ничего исправлять. Женька подписал, торопясь:

«Все памагают. Кто что может. Мальчишки тоже. И вают ваюут. А я раз магу быть развеччиком, то я буду. Я хочу. Я же уже много раз был. Я всех на это подписал, а теперь получается брошу чтоль?!!!!!!!!!!!!!»

— Я сейчас навещу Жарко. — Романов встал. — Мы с ним поговорим о деле. А с тобой — отдельно — завтра. Пока ложись спать. Это приказ. Набирайся сил в запас. Понял?

Глаза Женьки вспыхнули счастьем. Таким, что Романову стало страшно. Мальчишка бешено кивнул три раза подряд. Опять быстро черкнул карандашом. Романов посмотрел.

«Скажите дяде Славе, чтобы он позвал он знает троих кого», — гласила таинственная приписка. Романов подумал. И кивнул тоже — в ответ. Ничего не спрашивая.

Романов шел к Жарко пешком. Было холодно, ветрено, промозгло. Вот-вот — и соберется дождь, не иначе. Но очень хотелось спать, и Романов надеялся, что холод и ветер развеют сонливость. Пока не очень помогало — сонливость превратилась потихоньку в болезненное отупение. Усталость, думал Романов. Просто усталость такая… Если поспать хотя бы шесть часов без перерыва и спокойно, все встанет на места. Это в мире еще долго-долго ничего не будет на местах. Поэтому скорей всего поспать шесть часов подряд в ближайшее время не удастся… м-да.

В городе горели фонари, чтобы на улицах, несмотря ни на что, было светло. Хотя запрета вернуться не имелось, большинство людей предпочли остаться подальше от побережья, там, куда переселились с середины лета. Он поднял голову — на сопках сквозь ночь и муть непогоды тут и там виднелись огни. Ветер дул туда с моря, шум не слышался, но Романов знал, что там идет непрекращающаяся стройка…

У Жарко в распоряжении был здоровенный комплекс бывшего элитного лицея. Тут располагалось его «министерство безобразования, питания и перевоспитания», как он шутил, службы, интернат на полтысячи мальчишек, квартиры сотрудников и многое другое. Романов любил тут бывать, хотя получалось нечасто — в сущности, было незачем, хозяйство Жарко работало как часы. Просто в этих стенах его охватывало ощущение уверенности в завтрашнем дне. Совсем новом завтрашнем дне. Такого он не испытывал даже с самыми близкими соратниками. Может быть, потому, что у всех у них, даже у молодых (да и сам Романов не был стариком ну никак), висели на ногах и душах мельничные жернова сомнений и прошлого негативного опыта.

У здешних мальчишек этого не было. Совсем.