Анатолий Гончар - Мы восстанем завтра

– Сейчас, я сейчас, – срывая на пальцах кожу, – мамочка, – закусывая от боли губы, – чмошники… я вам… – Из разбитой губы побежала тонкая струйка крови. – Ненавижу, твари, ненавижу. – Правое плечо вперед, с натугой передвинул левое, и еще один дециметр пути пройден. Шаг – оставалось преодолеть всего один шаг, когда силы покинули Вадима, и он потерял сознание. Но лишь на секунду.

– Ай, – приходя в сознание, застонал Вадим, острая боль расползлась по всему телу. Подумалось: «Не могу больше, не могу! Буду лежать тут, не двигаясь». И тут же из какого-то невообразимого далека пришла-промелькнула мысль-молния: «А как же Надя?» Молния-мысль, растеребившая память, всполох, выхвативший из тьмы кусок прошлого: …Через две недели после стычки с Зурабом Надя пропала без вести. Ушла утром в школу, а домой не вернулась. Искали всем городом. Ее подруга заикнулась, что вроде бы что-то видела, но когда ту вызвали в милицию, наотрез отказалась давать показания. Не помогли и увещевания Вадима. На все расспросы девушка лишь плакала и твердила, что ничего не знает, ничего и никого не видела. Собственно, и без чьих либо показаний никто в городе не сомневался – исчезновение Нади дело рук Зураба и его братьев. Но не сомневаться и доказать – далеко не одно и то же. Вадим обивал пороги полиции, требуя провести обыски на квартирах и досмотр машин семейства Ахмедовых, но все безрезультатно. Добился он приема и у руководства города, но тоже безрезультатно. Отчаявшись найти справедливость у властных структур, Вадим задумал действовать самостоятельно, даже приобрел старенькую двустволку, но все никак не решался на последний шаг – жалел мать, вдовствовавшую половину своей жизни и без того хлебнувшую лиха. И, видимо, лишь только для того, чтобы уберечься от необдуманных поступков Дементьева, его срочным порядком призвали в армию.

А за несколько часов до начала мятежа Вадим получил письмо. Всего одна строка, распечатанная на принтере: «Мы славно развлеклись с твоей бабой. Зря ты не стал решать по-хорошему. Твоя сучка так хотела жить».

Сознание помутилось. Вадим хотел тут же броситься за ворота части, чтобы найти и отомстить, но разум возобладал – днем сразу же заметят его отсутствие, далеко не убежать. Ночью, после вечерней поверки, у него будет достаточно времени, чтобы исчезнуть по-тихому. Ночью не хватятся. А утром он будет далеко. В полицию он идти не собирался – напечатанное письмо не доказательство, его мог прислать кто угодно. Вадим решил мстить сам. А мама? Мама поймет… Вот только оставалось немного выждать… Но начался мятеж…

«Надя, Наденька, я люблю тебя, я люблю… как же так? Так не должно было, так не может быть. Боже, почему?» – Ненависть к тварям захлестнула.

– Уроды… – Боль сердца сильнее боли тела. В следующее мгновение разведчик вновь потянулся вперед. Пальцы скользили, не находя опоры, тогда он попытался отталкиваться, но сил не хватало, казалось, он остается на месте. Тем не менее наступил момент, когда все десять шагов остались позади. Вадим ухватил рукой конец провода и, подняв взгляд в поисках его продолжения, сумел разглядеть у самой земли красноватые, обернутые черным изолятором точки блестевшей меди. Подрывная линия – черный провод, который буквально через несколько сантиметров вспучивался многочисленными проводами убегавшей в разные стороны разводки. Сквозь переполняющую боль Вадим почувствовал, как рухнуло вниз на миг остановившееся сердце – до ближайшего заложенного под асфальт фугаса всего несколько метров. И не спрятаться, не убежать. Разве что отступить?! Но нет, не для того он столько полз, не для того, чтобы уступить этим уверовавшим в свою вседозволенность тварям.

«Не будет вам нашей земли, сдохнете, как падальщики, подавившись жирным куском чужой плоти. А насчет земли я не прав, будет вам земля! Будет. Два на полметра, будет… Скоты…» Сердце, ослабленное потерей крови, уже не билось – оно едва трепетало, подобно листу на холодном осеннем ветру, понимая, что в следующую секунду неизбежно будет сорвано и унесено в бесконечные бездны омутов вечности и безвременья.

– Мамочка, прости! – Вадим сцепил зубы, крепче обхватил провод и потянулся рукой вперед, молясь только об одном – чтобы ему хватило решимости и сил. В глазах потемнело. Вытянув вперед пальцы с зажатым концом провода, он попытался приложить оборванные места друг к другу, не получилось. Действуя почти наугад, Дементьев раз за разом водил пальцами вверх-вниз, стараясь соединить, замкнуть оборванные провода в единую цепь. Неизвестно с какого раза ему это удалось, может быть, с десятого, а может, с тысячного, но у него получилось. Ток от аккумулятора со скоростью света устремился к детонаторам. В единый миг – на участке в сто метров под гусеницами техники, под ногами спешивающихся боевиков разверзся ад. Выворачивая днища, опрокидывая БМП, разбрасывая по сторонам фрагменты человеческой плоти, на волю вырвался ревущий, многоголовый демон войны и смерти. Но Вадим всего этого уже не видел и не почувствовал, за миллионную долю секунды до потрясших улицу взрывов, словно вложив всю себя в последнее усилие пальцев, из измученного, обескровленного тела ушла жизнь. А еще через несколько мгновений тонны поднятой взрывом серо-черной каменистой массы, состоявшей из почвы и асфальта, рухнули вниз, погребя под собой и погибшего разведчика, и десятки уничтоженных им «хоббитов».

– У-у-у, гондоны! – орал, отстреливаясь от наступающих ваххабитов сержант Кудрин.

– Да нате вам, нате вам! – вторил ему пулемет еще одного бойца пятерки, рядового Серова. Гранатомет Москаленко рявкал с завидной методичностью. Его второй номер Максим Чепелюк успевал и подготавливать выстрелы, и вести автоматный огонь по подступающему противнику.

Справа и слева отбивались ополченцы. Ваххабиты пытались атаковать, но пока не слишком успешно. Тем не менее вскоре стало ясно, что перевес сил все же на стороне противника.

Противостояние усиливалось с каждой секундой; несмотря на значительные потери, противник справился с растерянностью первых минут. Постепенно действия боевиков становились осмысленнее. Создав дымовую завесу, они смогли организовать сопротивление, а затем, с каждой секундой наращивая огневое противодействие, перешли в атаку. Но мы и не рассчитывали, что отбросить противника удастся с легкостью. К нам подтянулись резервные подразделения и переброшенные из района Динамо ополченцы. Некоторое время мятежников удавалось сдерживать, и все же к концу дня первый рубеж обороны пришлось оставить.

Расстреляв по магазину, я, рядовой Васенков, рядовой Ларин и все время находившийся при мне радист Сатаев едва успели по веревке «соскользнуть» в пролом, ведущий на нижний этаж, как в окно, из которого я только что вел огонь, влетел снаряд. Ухнуло, с потолка посыпалась штукатурка, но перекрытие потолка выдержало. В ушах звенело, если бы не беруши, оглох бы на фиг.