Павел Иевлев - Операция «Переброс»

«О, чёрт, и тут собаки?» – подумал Борух. И тут, по мере того как его уши отходили от рыка мотора в железной коробке, он услышал гулкие удары набата и звуки торопливых выстрелов.

– Ну что же, – сказал Борух, – вот и познакомились.

– И что дальше? – поинтересовался Артём. В ушах его ещё звенело.

– Ну, логично было бы посмотреть, кто это там в колокол наяривает.

Набатный звон всё ещё раздавался над опустевшей площадью, но явно слабел и терял ритм. Похоже, неведомый звонарь изрядно выдохся. Прапорщик воткнул передачу, и БРДМ покатилась к храму. Под колёсами неприятно хрустело. Артём, держа наготове автомат, спрыгнул с брони на широкие ступени и подергал дверь. Как и следовало ожидать – заперто. Он постучал – сначала рукой, потом ботинком, потом, не дождавшись ответа, грохнул в дверь прикладом.

– Открывайте, свои! – заорал он из всех сил.

– Да брось ты, – скептически ответил высунувшийся из люка Борух, – они там оглохли небось от своёго звона. А ну-ка, отходи!

Бородатая рожа в танковом шлеме скрылась, и БРДМ, дёрнувшись, начала разгон прямо по ступенькам. Острый стальной нос с хрустом приложился к двери, и толстая дубовая воротина лопнула пополам, частично обвалившись внутрь. Машина откатилась назад, и Борух, не глуша двигатель, выбрался на броню.

– Пойдём, посмотрим, кто это там такой упорный!

Внутреннее пространство церкви было освещено десятками свечей. Тонкие церковные свечки горели на всех подставках, перед каждой иконой и даже на аналое. Остро пахло воском и ладаном, но храм был пуст. Артём, сориентировавшись, двинулся в боковой проход, к колокольне. В маленьком белёном помещении звонницы, практически повиснув на большом кованом рычаге колокольного привода, изнемогал небольшого роста батюшка в драном подряснике. Силы его были явно на исходе – выпучив невидящие от усталости глаза, бледный и мокрый от пота, с торчащей веником встрёпанной бородкой, он всем весом тянул книзу громоздкий рычаг, подпрыгивая на противоходе. Сверху доносилось тяжёлое гулкое «БАМММ!», от которого вибрировали стены и закладывало уши, и человек снова повисал на рукоятке.

Его пришлось буквально силой отцеплять от рычага – звонарь уже практически не воспринимал окружающее и никак не мог понять, что пришли люди. Издав последний замирающий звук, колокол умолк. Священник тяжёло дышал и, казалось, ничего не видел и не слышал, погруженный в какой-то шоковый транс.

– Эка его заколбасило-то! – сказал Борух с уважением. – Упёртый мужик!

– Ещё бы, – согласился Артём, – пару часов колотил, не меньше. Неудивительно, что так обалдел – от этакого-то грохота… У меня б точно башка лопнула!

Подхватив несчастного под мышки и за ноги, Борух с Артёмом повлекли его к выходу. На ступеньках священник вдруг пришёл в себя, оглянулся вокруг безумными глазами и начал рваться из рук, пытаясь вернуться в храм. Он что-то слабо бормотал, и Борух, наклонившись к нему, разобрал:

– Демоны, демоны… Чёрные твари… Адские птицы…

Прапорщик пожал плечами и потащил священника в люк БРДМ, не обращая на его слабые попытки вырваться никакого внимания. Устроив его на свёрнутом брезенте в кормовом отсеке бронемашины, он с облегчением вздохнул и уселся за руль.

– Придержи его там, писатель! А то он, не ровён час, опять звонить побежит… Эка, демоны ему… Птицы, вишь, чёрные… Вот ещё не было печали!

– Чёрных птиц я видал, – пожал плечами Артём. – Но у меня больше собаки шалят. Хотя насчет демонов уже готов пересмотреть картину мира. Понагляделся тут…

Он уселся на откидное сиденье у борта рядом со священником, но тот уже не рвался бежать, только тяжёло, с присвистом дышал, глядя в потолок.

– Эй, как тебя… Артём! Куда поедем? Ты вроде абориген… Нужно надёжное местечко – посидеть, мыслями раскинуть о жизни нашей скорбной…

– Есть у меня нечто вроде крепости… Я теперь практически феодал, так сказать… Барон Рыжего замка.

Когда надёжно запертые стальные ворота отсекли опасные пространства ночных улиц, и фары заглушённой БРДМ погасли, Борух выбрался на броню и огляделся.

– Да, действительно настоящий замок! Без штурмовой авиации хрен возьмёшь! Могучая вещь!

– Защитников только негусто, – пожал плечами Артём.

Священник практически пришёл в себя, но молчал и посматривал вокруг диковато, периодически встряхивая головой, как будто отгонял морок. В донжон его отвели под руки, усадили в кресло перед потухшим камином и всунули в руку полный стакан вискаря.

– Выпейте, батюшка! – сказал Борух. – Не пьянства окаянного ради, а в лечебных исключительно целях.

Священник непонимающе смотрел на стакан, рука его дрожала, и по поверхности благородного напитка бежала крупная рябь.

– Может, у него пост сейчас? – неуверенно предположил Артём. В церковных делах он был не силен.

– Ну так я ему и не колбасу предлагаю, – заметил Борух. – Вискарь, он вполне кошерный… То есть постный. Исключительно из ячменя делается. Да пейте вы уже, святой отец! А то выдохнется!

– Чёрт лысый тебе отец! – неожиданным басом рявкнул священник и единым глотком опростал стакан. Резко выдохнув, он добавил уже потише. – Нехристь иудейский…

…Большинство священников действительно верят в Бога. Циники, представляющие себе священство в виде скопища таких же циников, только толстых и бородатых, чаще всего неправы. Да, отец Олег был бородатым и нарастившим за несколько спокойных лет небольшое брюшко, но отнюдь не циником. И он верил в Бога. Всегда. С верой в себя оказалось хуже…

Весьма непростыми путями пришёл к Служению Олег, много шрамов накопилось в душе. Это помогало понимать таких же как он – людей, с которыми жизнь обошлась неласково. Их всегда было много на Руси – мечущихся искателей, потерявших прежде всего себя, а потом уже остальное – кто здоровье, кто жилье, кто разум, кто способность противостоять соблазну алкоголя, а чаще всего – всё это вместе. В любовно поднятой из руин пригородной церковке привечал он всякого и каждому находил нужное слово (иногда и крепкое), поучение и настояние. Находил и посильное занятие, и скромную помощь, и душевный покой. В общем, был из тех священников, которые служат оправданием существования Церкви даже в глазах самого закоренелого атеиста.

А потом всё кончилось. Сначала, не сумев оправиться от подхваченной в стылом доме пневмонии, тихо скончалась жена. Затем отца Олега без объяснений лишили прихода, отправив третьим попом в полуразвалившийся, оставшийся от бывшего некогда большого монастыря собор при семинарии, где он фактически должен был выполнять обязанности дьякона. С трудом и кровью восстановленный храм, на который Олег положил пять лет жизни, передали только что рукоположенному юнцу – то ли нелюбимому родственнику, то ли отставному любовнику митрополита. Это был полный крах, и Олег усомнился. Не в Боге, нет – но в себе и Церкви. Тем ли он занимался эти пять лет? Если это было нужно Богу, то почему Он допустил свершиться такой несправедливости? Если же было не нужно, то что же тогда Ему надо? Обретённый смысл жизни растворился в дыму ладана, оставив в душе кровоточащую пустоту.