Павел Иевлев - Операция «Переброс»

Распихивая по карманам разгрузочного жилета гранаты, перевязочные пакеты и автоматные рожки, прапорщик привычно подивился на расцветку «тайга», до крайности неуместную в степном гарнизоне. На фоне выгоревшего буро-серого пейзажа солдат в таком камуфляже напоминал подозрительного арлекина. Наверное, в таёжных гарнизонах на складах лежали жёлтые «песчанки» – обычное дело в армии…

Падающий из открытой двери солнечный свет на мгновение исчез – рука Боруха метнулась к автомату, но сразу расслабилась – вернулся Сергеев.

– Товарищ прапорщик… – Окончание фразы повисло в воздухе. Было видно, что сержант чем-то крепко озадачен.

– Докладывай.

– КПП проверен…

– Ну сопли не жуй, солдат! Что не так?

– Там… нет никого…

Борух пожал плечами:

– А ты ожидал найти там роту голых баб?

– В смысле… Вообще никого… Трупов тоже нет.

До прапорщика дошло:

– А много было… трупов?

– Пятеро ребят. А сейчас ни одного – кровь только на полу.

Ситуация Боруху категорически не нравилась. Зачем утащили трупы? Жрать они их собрались, что ли? Бррр… Или это акция устрашения? Непонятно… А что непонятно – то, скорее всего, и опасно.

– Так, Сергеев, – ты про это не трепись. Меньше знаешь – крепче спишь, так что побереги сон товарищей. Сейчас возьми разгрузку – я её уже снарядил, возьми вещмешок – там консервы и галеты, и замени Джамиля на вышке – пусть идет сюда, прибарахлится. На вышке пожуёшь – но вполглаза! Бдительности не терять!

Сержант убежал, а прапорщик продолжил обтирать ветошью смазку с ручного пулемёта. Рядом пристроился Миша Успенский, успевший сменить офицерский китель на камуфляжное хэбэ и туфли на высокие солдатские ботинки. В руках он держал грубо вскрытую штык-ножом банку тушёнки, из которой черпал волокна мяса прямо галетой.

– Что делать будем, Боря?

Борух вздохнул:

– Драпать будем, Миша. Долго мы тут не высидим – воды всего пять литров в баклажке. Я её по фляжкам разлил, а больше взять негде. По такой жаре, да если двигаться – через сутки никакие будем.

– Так сразу и драпать?

– Нет, не сразу. Пожрём сначала.

– А как же радиостанция?

– Радиостанцию опробуем, конечно, но что-то я в неё мало верю… Она лет десять на консервации простояла. Ты когда-нибудь видел, чтобы после консервации что-то сразу заработало? А я не радист, починить не сумею… и ещё один момент…

– Какой?

– Электричества нет. Не знаю, куда оно делось, но без прожекторов нам ночью кранты – бери голыми руками. Не удержать нам склад.

– От кого не удержать-то?

– Вот веришь, Миш, не знаю точно. Но подозрения имею самые нехорошие.

– И куда будем драпать?

– В город, вестимо. Командование нас, конечно, с говном съест за оставление гарнизона, но другого выхода я не вижу.

– А если и там… тоже?

– Ну… это вряд ли. Там народу много. Всех не сожрут.

Борух вытащил из вскрытого ящика обмазанную густой смазкой банку «стратегической» тушёнки и начал аккуратно вскрывать её тупым штык-ножом. Однако, выгребая из раскромсанной банки последние волокна жирной говядины, он уже начал беспокоиться – пора бы с вышки Джамилю прибежать.

– Миша, – окликнул он отдыхающего на ящиках лейтенанта, – взгляни там на вышки, чего наши рядовые попритихли? Только аккуратно, мало ли чего…

Успенский подошёл к воротам и осторожно выглянул наружу. Несколько секунд он крутил головой, всматриваясь в жаркое марево, потом обернулся к Боруху:

– Никого на вышках нет! Куда эти черти делись?

Борух замысловато выругался и, отбросив пустую банку, подхватил с пола РПК.

– Твою мать, Миша! Дорасслаблялись мы с тобой! Совсем нюх потеряли!

– Может, они куда-нибудь… ну поссать там пошли… – нерешительно сказал Успенский.

– Миша, ты где учился? – проникновенным тоном спросил Борух.

– В N-ском общевойсковом… – удивлённо ответил лейтенант.

Борух расстроенно покачал головой:

– Миша, если, находясь в окружении противника, ты, не обнаружив на месте часовых, первым делам решаешь, что они пошли поссать, то в училище тебя учили чему-то не тому.

Успенский, обиженно засопев, отвечать не стал, только щёлкнул предохранителем автомата.

Борух, крякнув, вскинул ручной пулемёт и уверенным шагом пошёл к выходу. Он ожидал чего угодно – стремительной атаки собачьих полчищ, оружейного огня неизвестного противника, влетающей в ворота гранаты – но двор склада остался пуст. Пусты оказались и вышки – невысокие ажурные сооружения прекрасно просматривались снизу, но ни Джамиля, ни Птицы, ни Сергеева на них не было – как, впрочем, и трупов. Такое впечатление, что часовые действительно отправились в кустики – вот только кустиков на территории склада не наблюдалось. Спрятаться на заасфальтированном пространстве негде – солдаты просто исчезли.

Выскочивший вслед за ним лейтенант растерянно водил по сторонам стволом автомата, не понимая, что происходит и в кого стрелять. Впрочем, Боруху было не легче – ситуация складывалась просто абсурдная. Чёрт с ними, с собаками, – противник, конечно, непонятный и непривычный, но в него по крайней мере можно всадить пулю, и только брызги полетят. Но тихое и бескровное исчезновение часовых не лезло ни в какие ворота.

– Что-то у нас не слава богу, Миш… – протянул прапорщик.

– Я, Борь, знаешь ли, заметил! – Сарказм из лейтенанта просто сочился. Видать, обиделся за училище…

– Не, кроме собак. Тут что-то ещё есть. Кто часовых схарчил?

– Ага, человек-невидимка унёс! Сбежали твои часовые, как последние засранцы!

– Сам, смотри, в штаны не наложи. Куда они сбежать могли? В казарму, собачек погладить? И ворота закрыты, кстати. Изнутри, на засов. Нет, Миш, неладно что-то в датском королевстве, валить отсюда надо.

Успенский только пожал плечами – на самом деле он был согласен с прапорщиком, и ещё – ему было очень страшно. Но всё-таки хорошо, что отступление он предложил не первым. Как-то неприятно было бросать вверенный гарнизон, да и как объяснить произошедшее в штабе округа? Лейтенант живо представил себе, как они с Борухом заявляются в город, увешанные оружием, и начинают рассказывать про нападение собак и растворяющихся в воздухе солдатах… Как бы в госпиталь не отправили, к добрым, но не слишком доверчивым военным психиатрам. Вообразив все прелести предстоящего рапорта и недоуменные лица командиров, Миша тихонько застонал от переживаемого авансом стыда. Тут поневоле задумаешься – не лучше ли героически погибнуть в бою? Хоть бы и с собаками…

Борух переживаний лейтенанта совершенно не разделял. Что ему эти рапорты? Ниже прапорщика не разжалуют, дальше гарнизона не сошлют. И героически погибать он вовсе не собирался – хватит, были в жизни возможности. В минуты опасности он становился удивительно прагматичен – сначала выжить, а потом разберёмся. А богатый жизненный опыт подсказывал: чтобы выжить, надо покинуть ставший непонятным и опасным гарнизон как можно быстрее.