Олег Кулагин - Русские сумерки. Клятва трикстера

Скрипнули рядом половицы. Я чуть повернул голову и открыл глаза.

Баба Валя присела у стола напротив. И опять я чувствовал ее взгляд – тот самый, проникающий да самых печенок.

Шепнул:

– Приютите девочку – пока она не оклемается… Пожалуйста.

– Катя не сможет здесь остаться, – качнула головой знахарка.

– Жаль. Она пока слишком слабая… чтоб путешествовать в одиночку.

– Твой путь был трудный. Но он еще не закончен.

– Сколько мне осталось? – спросил я без обиняков.

Баба Валя вздохнула:

– Все зависит от того, сможешь ли ты поднять новую ношу.

– Я и чертов рюкзак теперь едва поднимаю.

– Это не то, что снаружи. Это внутри.

Опять загадки. Как я устал от всяких тайн… Гиблый лес с его сюрпризами, потом Огненная река. Теперь вот диковинная знахарка морочит голову. Нет бы честно сказать: надежды практически не осталось, Глеб. Проклятый упырь слишком круто тебя приложил…

– Надежда есть, Глеб.

Она что, читает мысли? Ничему уже не удивляюсь.

– …Но чтобы идти дальше, ты должен измениться. Это новая сила, но и великая ноша. Такая, что не каждому по плечу.

Я заморгал, пытаясь разогнать пелену перед глазами. Солнце, вероятно, шло к закату. В избе становилось сумрачно. Но все равно было понятно, насколько серьезное, почти строгое сейчас лицо у знахарки.

– Что это за сила? – прошептал я.

– В тебе есть искра – как в каждом из тех, кто не смирился. И даже более яркая, чем у остальных. Ты сумел одолеть Варавву – которого даже пули не брали. Ты научился быть таким же быстрым, как проклятые упыри. Но теперь этого мало. Теперь искра вот-вот погаснет – как лучина на ветру…

Она замолчала и глянула куда-то в окно. Там, за стеклом, ветерок шелестел желтой листвой. Поскрипывало где-то вдали сухое дерево – протяжно, будто раненая птица. Муторный звук. И внутри у меня было муторно. Но я не торопил знахарку. Я ждал, и вскоре, поверх всех звуков, опять зазвучал ее негромкий, но внятный голос:

– Иногда нам кажется, что у тьмы нет конца. Что все потеряно и мир уже никогда не станет правильным.

– А думаете… станет?

Она чуть кивнула:

– Трудно сохранить веру там, где победили Сумерки. Но когда весь мир летит к дьяволу в глотку, лишь одно удерживает нас у самого края.

– Вы о чем?

Знахарка повернула голову, опять окидывая меня почти физически ощутимым взглядом. И ответила буднично, без малейшего пафоса:

– О силе родной земли.

– Баба Валя, не надо… я уже не верю в красивые слова.

– А не надо верить в слова. Главное – уметь слушать. Бог по-всякому говорит с нами – иногда через тысячи, миллионы голосов, которые жгут больнее пламени. Но если нет огня – как разогнать тьму?

Я облизал пересохшие губы. Хрипло выдавил:

– Не понимаю… какие голоса?

– За сотни веков у этой земли было много защитников. Неужели ты думаешь, что их сила канула бесследно?

– И вы сумеете?..

– А ты, Глеб, сумеешь принять живую память твоей земли?

Ветер за окном нарастал. Он уже гнул ветки, срывая увядшие листья. А низкие набегающие облака гасили остатки вечернего света. Где-то вдали хлопала ставня.

Баба Валя молчала, словно ждала моего ответа.

Но что я ей мог сказать? И потому тоже молчал.

Вся моя жизнь приучила меня надеяться только на реальное: на себя, на свой фарт, изредка – на верных друзей, готовых в трудную минуту прикрыть тебе спину. В мире, где зло – материально, у добра тоже должны быть кулаки из плоти и крови.

Еще недавно то, о чем поведала знахарка, показалось бы мне чистым безумием.

А сейчас… простая схема мира расплывалась, теряла форму, как рафинад в чашке кипятка.

Опустив веки, я думал об отце, о Петровиче, о сгинувших моих товарищах. А еще о многих тех, которых никогда не знал. Да и никогда, вероятно, не узнаю. О всех, кто когда-то здесь верил, боролся, любил…

Что если знахарка не ошибается?

– И вы считаете… я этого достоин?

– Если тебя это не убьет – сумеешь доказать, что достоин.

Да, если не убьет…

Она сказала: «Живая память». То есть их боль и гнев – тоже.

И все это принять на себя? «Миллионы голосов, которые жгут больнее пламени». Даже от малой доли такого запросто взорвутся мозги. Что хорошего получить великий дар, который тебя же и уничтожит?

Сегодня мне выпал безумно трудный день. И даже на закате, опять впереди новый мост и новый огненный рубеж…

Откуда взять силы для последнего рывка?

Мысли путаются. Умирающее тело жаждет покоя. Хочет расслабиться и провалиться в забытье.

«Аккумулятор… Настя… Зона № 9…» – редкими толчками сердца отдается в висках. Сон и бред сплетаются воедино – я опять вижу гневное лицо Андрюхи Демина. «Прикончить несколько негодяев – и сдохнуть?!» А банда Вараввы снова летит за мной по Гиблому лесу. В этот раз они очень быстрые, слишком быстрые для мертвецов и почти меня настигают, когда голос знахарки разрушает наваждение:

– Глеб, ты готов поднять эту ношу?

Я вздрагиваю. И долго смотрю на огонек свечи в ее руках – такой слабый, едва разгоняющий тьму по углам комнаты.

– Не знаю, смогу ли выдержать… Но я попробую.

Баба Валя дает мне выпить какой-то теплый горьковатый отвар. Может, мне кажется, но я чувствую, как его тепло медленно растекается по всем жилам. Удары сердца становятся частыми и громкими. А в избе становится чуть светлее, хотя по-прежнему горит единственная свеча.

– Как себя чувствуешь? – спрашивает знахарка, тревожно всматриваясь в мое лицо.

– Нормально, – выдавливаю я улыбку, – а можно мне еще отвара?

Вдруг и так станет лучше – без всяких рискованных обрядов?

– Нельзя, – грустно качает головой баба Валя. – Твое тело не выдержит.

Она велит мне задрать футболку. Подносит чашку и капает чем-то обжигающим – неужели расплавленным свечным воском?!

– А-ай!!!

– Терпи, дальше будет хуже, – хладнокровно успокаивает знахарка. Размашисто крестит меня. И начинает негромко бормотать что-то скороговоркой – разобрать удается только отдельные слова:

– …благослови воина Глеба…

Я лежу, морщась от боли в обожженной груди. Пытаюсь вслушиваться в голос бабы Вали. Но вскоре все перекрывает нарастающий гул в ушах.

Комната начинает медленно вращаться, словно корабль, уносимый течением. А потолок… Потолок светится?

Я по-прежнему лежу на лавке, ясно чувствую спиной ее жесткую поверхность. Но одновременно будто поднимаюсь вверх и становлюсь ближе к сияющему потолку.

Там надо мной – жаркое тепло. И что-то еще – пока невидимое, скрытое за сиянием. Я это чувствую.

Всматриваюсь. Но свет становится невыносимо ярким. Заливает комнату – растворяет в себе стены, очертания предметов.

И тело вдруг пронзает резкая боль – каждую клеточку, все мое нутро…