Александр Трапезников - Затерянные в Полынье

Все события этой сумасшедшей ночи складывались в одну цепочку: первоначальный жуткий крик, который не принадлежал никому из нас, когда Марков погасил свечи; перевернутый подсвечник над журналами, грозящий запалить дом; кукла на веранде, пришедшая туда «своими ногами»; наконец, эта гадюка…

– Я сегодня ни за что не усну! – объявила Маша.

– А я больше никогда не лягу в эту постель, – добавила Милена.

– Ладно, будите Комочкова, – сказал я. – Нужно сообщить вам одну очень важную вещь. Бессонная ночь продолжается.

… Когда все мы собрались в зале (кроме Ксении, которую не стали будить, – да это было бы и бесполезно), я рассказал им все, что произошло со мной в поселке Полынья за последнюю неделю. Поведал о своих подозрениях по поводу смерти деда, о попытках меня запугать, а позже – убить на спиритическом сеансе. О таинственном сожителе в нашем доме, о беглом убийце, о Волшебном камне и Девушке-Ночи (не упомянув лишь о моей встрече с нею). О Намцевиче и докторе Мендлеве, о проповеднике Монке и пекаре Раструбове, о тетушке Краб и всех остальных людях, с которыми меня свела судьба в этом аномальном месте…

Даже упомянул об исчезнувших тетрадях деда, которые, теперь я понимал это, могли играть важную роль во всей этой таинственной истории, отдающей мистикой и хладнокровным практицизмом. Я почему-то не сомневался, что за всеми загадочными событиями стоят реальные люди. И Марков с его трезвым аналитическим умом сыщика был единственным человеком, который согласился со мной.

– Деда убили – ясен пень, – подытожил он. – И нам нельзя уезжать отсюда, пока мы не распутаем весь этот змеиный клубок.

– А я считаю, что нам, наоборот, нужно убираться как можно скорее, – не согласилась с ним Маша. – Я предчувствую надвигающуюся беду. На всех нас. Мы все здесь погибнем.

– Хорошо, – отозвался Марков. – Пусть женщины и те, кто захочет, – уезжают. Но я остаюсь с Вадимом.

– Ну, тогда и я тоже, – хмуро кивнул Комочков. – Будет о чем написать в газете. Это мой долг журналиста.

– А мы – пас! – ответил за себя и свою жену Барсуков. – Мне здесь все осточертело. И потом, у нас трое детей. Кто о них позаботится?

– Пожалуй, и мы с Ксенией присоединимся к вам, – задумчиво произнесла Милена, и мне это было слышать больнее всего, хотя я и понимал, что она права. Я не мог рисковать ее жизнью.

Так мы разделились. Но наутро судьба преподнесла нам еще один скверный сюрприз. А те, кто хотел уехать, вынуждены были остаться против их воли. Милена, Ксения и Барсуковы уже собирали вещи, когда в дверь моего дома постучалась тетушка Краб. Она принесла только что испеченные пироги с рыбой и сообщила, что ночью, во время грозы, со склонов гор сошел большой оползень, завалив единственную дорогу в город.

Именно он и явился причиной того чудовищного грохота ночью, напоминавшего взрыв на артиллерийском складе. Такое уже случалось в прошлом году, сказала тетушка, и восстановительные работы заняли целый месяц. Но и тогда, и сейчас поселок оказался отрезанным от всего остального мира…

– Миленькое дельце! – сказала моя жена, покусывая верхнюю губку, – это было знаком приближающегося раздражения. – И что же мы теперь будем делать? Торчать в этой чертовой Полынье, искать убийцу твоего деда и ждать, когда всех нас здесь передушат?

– Не все так мрачно, – попытался я ее утешить. – Смотри, уже и солнышко светит. И возможно, наши ночные страхи – лишь порождение темноты.

– Ну да! Гадюка-то была настоящая. – В этом с ней было трудно не согласиться. Но меня поддержал Марков:

– Чем быстрее мы найдем убийцу и разберемся во всем, тем скорее все плохое и закончится. У Вадима есть восемь явных подозреваемых. Кроме того, показания Мишки-Стрельца и рыбака Валентина, первым обнаружившего труп. Исходя из этого, я бы сначала отбросил всякую чепуху, вроде Девушки-Ночи, – при этом он как-то странно покосился на меня и фыркнул. – Я разбил бы всех подозреваемых в убийстве на три группы. Первая, наиболее серьезная, – местный олигарх Намцевич и скрывающийся где-то здесь, на болотах, а то и в доме деда, маньяк-убийца Григорий, сын местной продавщицы магазина. У каждого из них могли быть свои причины, которые нам пока не до конца ясны. Вторая группа, потенциальная, – это доктор Мендлев, полицейский Громыхайлов – фу, какие невкусные фамилии! – и пекарь Раструбов. Фамилия не лучше. Но судят не по ним, а «по делам их». Третья, сомнительная: кузнец Ермольник, проповедник Монк и поселковый староста Горемыжный. Снова фамилии весьма скверные, но тут, судя по всему, все такие. Как из паноптикума.

Комочкову надоело слушать, и он поторопил:

– Нельзя ли покороче, начальник? Баланду давай!

– Будет тебе пайка, будет и шконка с парашей. В связи с экстренными обстоятельствами продпаек урезается, – осадил его Марков. – Продолжаю. Нам надо быть готовыми к тому, что все эти восемь человек здесь ни при чем. И все они являются вполне порядочными и законопослушными гражданами. Включая маньяка-убийцу, с которым, возможно, судебная система дала сбой.

– А Намцевич? – спросил Барсуков.

– А что Намцевич? Может, милейший человек. Чудак только. Забрался в глубь страны, чтобы растить сына на экологически чистых продуктах, как Стерлигов. Не будем судить обо всех олигархах стереотипно.

– У того – «Челси», у этого – Полынья. По крайней мере, хоть в России, – вставил Сеня. – Но хрен редьки не слаще.

– Я еще не закончил. Вадим поступил мудро, вызывая столь явно огонь на себя, но – рискованно. Теперь мы сменим тактику. Сделаем вид, что расследование больше не ведется, но будем осторожно и постепенно изучать всех. Времени у нас теперь достаточно. Кроме того, мы имеем и неоценимого помощника в лице тетушки Краб, – что это еще за фамилия? – у которой здесь обширные связи. Надо, господа, учиться работать с информаторами. Но прежде всего, нужно шаг за шагом, сантиметр за сантиметром осмотреть весь дом.

– Прежде всего, следует пойти и поглядеть – нельзя ли как-то обойти этот дурацкий оползень или выбраться из поселка каким-то иным способом, – предложила Маша.

– Хорошо, пойдемте, – согласился Марков. – А домом займемся потом, после обеда.

Мы наскоро попили цветочного чая и вышли на улицу. Я чувствовал, что между нами происходит кисло-уксусное брожение, связанное с тем, что одни (четверо) непременно хотели уехать, выбраться отсюда как можно скорее, а другие, трое, – Марков, Комочков и я, – желали остаться и довести дело до конца. В дальнейшем эти разногласия и вынужденное совместное проживание в доме могли привести к крупной ссоре.

Я все же надеялся, что до этого дело не дойдет. Все-таки мы были знакомы и дружили слишком давно. Но в замкнутых пространствах психологическая несовместимость может довести даже старых знакомых до открытой и явной вражды.