Сергей Демишев - Диверсанты Хроноса

Косили мы под трио бродячих музыкантов. Оказалось, что Америго великолепно владеет скрипкой, а Люка вполне сносно играет на флейте. Вот бы никогда не подумал, глядя на его всегда серьезное лицо!

Мне достался контрабас.

Здоровенный инструмент, как сказал Америго, как раз по моей комплекции. Кроме музыкальных достоинств он имел отличный футляр, у которого под фальшивым бархатным дном удобно уместилась моя винтовка и пятьдесят тщательно отобранных и отполированных до поросячьего визга патронов.

— А если вдруг остановит патруль и попросит что-нибудь изобразить на инструменте? — резонно спросил я.

— Изображать будем мы, — ответил Америго, — а ты, лейтенант, медленно раскладывай раскладной стульчик, вытаскивай контрабас и начинай его нудно настраивать.

Он показал, как при этом нужно дергать струны и вертеть регулировочные винты. Струны басовито и как-то обидно загудели.

— Только не перетяни струны, а то лопнут. Думаю, патрулю надоест быстрее, чем ты закончишь настраивать.

Солнце светило из-за спины. Это было хорошо по двум причинам. Освещение было оптимальным для стрельбы и можно было не опасаться, что оптика даст блик, и демаскирует нашу позицию.

Америго лежал слева от меня, прижав к глазам артиллерийский бинокль, и увлеченно выдавал целеуказания. Я разобрался сам и объяснил ему как это делать, используя градуированное поле зрения бинокля, и теперь водил прицелом по всей территории особняка следуя за его командами.

— Ориентир два, лево двадцать, дальность семьсот, охранник с дробовиком.

Картинка в поле зрения прицела на секунду смазалась, пока я следовал целеуказанию, и в перекрестии возник одетый во все черное мужчина. В руках он держал помповое ружье и лениво осматривался вокруг.

— Говори короче, — поправил я юношу, — второй, лево двадцать, семьсот и приметы цели.

— Принял, — по-военному ответил Америго. Чувствовалось, что все это ему жутко нравится. — Предлагаю назначить ориентир пять. Статуя Геракла у выхода в сад.

Я глянул в оптику. Толково! Перекрывается не только выход в сад, но и западная лестница из дома.

— Принял, — ответил я в тон напарнику, и скосив взгляд увидел, как у того от удовольствия и гордости покраснели уши.

— Начинают съезжаться, — сказал Люка.

Сдвинув шляпу на затылок, он промокнул платком лоб, отхлебнул воды из фарфоровой фляжки оплетенной тонкой лозой и протянул ее мне. В такой фляжке, не смотря на жару, вода долго оставалась свежей и прохладной.

Я набрал в рот с глоток свежей прохлады и, погоняв ее немного по небу, позволил себе проглотить. Больше пить в такую жару было бы неосторожно. Еще не хватало, что бы пот попал в глаза в самый горячий момент.

Тем временем к чугунным воротам усадьбы сверкая черными лакированными бортами, подкатил открытый автомобиль.

С переднего сиденья живо соскочил здоровяк и почтительно открыл заднюю дверь перед пассажирами.

Двое благообразных джентльменов в безупречных черных костюмах и женщина в черном платье с темной сеточкой вуали на лице по очереди вышли из машины. Тот что постарше, подал руку даме и они в сопровождении все того же здоровяка прошли в усадьбу.

— Бернарди, — прокомментировал Люка, — тот, что постарше, Леон, а помоложе — Джованни.

Я и бровью не повел, глядя в прицел, хотя ощущение возникло на мгновение не самое комфортное. По тезкам стрелять еще не приходилось.

— Женщина, — продолжал, тем временем Люка, — Тереза, жена Леона, — и, покосившись в мою сторону, добавил. — Ее можно не трогать.

"Вот спасибо, что предупредили. А, то я уже решил, что начну с женщин и детей".

В слух я этого конечно не сказал, но брошенный мной косой взгляд красноречиво донес до Люка мое отношение к его замечанию. Да уж, нажил себе репутацию. И когда только успел!

Акцию мы подгадали к этому дню, зная что вся мафиозная верхушка Палермо состоящая в союзе с братьями Бернарди, соберется в одном месте. Девять дней со дня смерти младшего Тито Бернарди, стали тем самым поводом.

Во дворе вилы на обширной, аккуратно подстриженной лужайке, был установлены столы в форме буквы "п".

Прислуга носилась от летней кухни к столам, завершая последние приготовления. А напротив центральной части стола, метрах в десяти на деревянных стойках стоял огромный портрет украшенный множеством цветов.

Что было на портрете, мне видно не было, но я был готов побиться об заклад, что там был изображен покойный Тито.

А машины продолжали подъезжать.

— Самуэль Капорасо, — прокомментировал Люка очередного прибывшего, лысеющего толстяка. — Владеет причалами и портовыми публичными домами. Клялся в преданности отцу, а как запахло жаренным, тут же предал.

— Мишень? — уточнил я.

Люка пожевал губами в раздумье.

— Нет. Когда все наладится, будет платить исправно и даже больше.

И я тут же выкинул лысого толстяка из головы.

— А вот этот — мишень! — с чувством произнес Люка, глядя в бинокль.

Из очередного лимузина вышел надменного вида тип с зачесанными назад седыми волосами. В сопровождении двух гориллообразных телохранителей он, опираясь на трость из сверкающего золотом отделки красного дерева, подошел к встречающим его братьям, и, надев на лицо маску искреннего сострадания, что-то сочувственно произнес.

— Мишель Риготти. Правая рука мэра города. Фашист, и по партии, и по сути. Это с его поддержки Бернарди так осмелели, — Люка даже привстал от возбуждения. — Какая удача! Валим его сразу после братьев.

В последующие четверть часа, Люка выдал еще семь черных меток.

— Остальные пусть живут. Сами приползут к нам на коленях, а там посмотрим.

Его глаза под окулярами бинокля недобро блеснули.

— Начнем, когда рассядутся, — выдал я последние инструкции, — если кого будет не достать, не жди, давай следующего.

— Принял, — ответил Америго и от волнения сглотнул.

Я еще раз осмотрел в прицел рассевшихся за столом гостей. Во главе стола, прямо напротив меня, сидел Леон Бернарди. По его правую и левую руку сидели заместитель мэра, и младший брат Джованни. Жена Леона, все так же прикрытая траурной вуалью, села рядом с Риготти.

Отметив все цели, я сосредоточился на основной.

Мы с винтовкой уже давно "нюхали" пространство, превращая все влияющие на полет пули факторы в одно целостное ощущение верного выстрела.

И когда старший Бернарди поднявшись со своего места, протянул вперед руку, привлекая внимание присутствующих к большому портрету, я плавно нажал на спуск.

За ту секунду, что тяжелая пуля неслась к цели, все как раз успели повернуться к портрету покойного, и не заметили, что хозяин виллы, уже так же покойный, стоит с протянутой рукой, но почти без головы. Пуля разнесла левую часть черепа на куски, а рот все еще оставался открытым, словно силился договорить начатую речь.