Юрий Маслиев - Месть князя

Самым неприятным было то, что Крылов знал (правда, не в полной мере) об уровне их подготовки, знал, что хотя у друзей не было оружия, но схватить таких орлов непросто. Следовательно, для их противников не будет неожиданностью атакующе-активное сопротивление друзей.

Муравьев, улыбнувшись, мигнул Блюму:

– Есть поговорка: мадам, если изнасилование неизбежно, расслабьтесь и получите наслаждение.

Он наклонился к нему поближе и понизил голос:

– Нужно узнать: кому и что от нас нужно? Явно готовится провокация. От нас ничего не зависит…

Слово «не сопротивляйся» он не успел произнести. Во время этого разговора к аппетитно крутившей в танце упругой задницей партнерше Евгения подкатил пьяненький японский офицер, держа в руках несколько смятых ассигнаций. Засунув деньги в глубокий вырез декольте Галины Андреевны, он схватил ее за руку и дернул по направлению к своему столику. Выпивший Лопатин взревел и, схватив японца за плечо, подтянул его к себе, нависнув над ним, как медведь.

Японец, не проявив никакого страха, стер с лица пьяную ухмылку:

– Марш на место, рюсски сволоць, рюсски обезьян Гаврила, – намеренно путая русское имя с названием крупной обезьяны гориллы. – Хакко итиу! – выбрызнул он слюной в лицо противника и схватился за меч, висевший на боку.

Давно мечтая об этом, Евгений со всей дури нанес удар в плоскую рожу самурая. Началась свалка.

Слово «не сопротивляйся» Александр не услышал, метнул в кого-то ребром тарелку и, как мощная пружина, вылетел из-за стола на помощь другу, которого, как собаки медведя, облепили в одно мгновение мундиры японцев.

Грохнул выстрел. Второй. И под тяжестью тел Лопатин рухнул на пол. Блюм тоже мгновенно скрылся под грудой тел. Были слышны только удары и хекающие выдохи.

Муравьева мгновенно взяли в кольцо четыре официанта, в этот момент оказавшиеся рядом, направив на него дула пистолетов.

– Не сопротивляйтесь, князь. Не в ваших интересах, – ехидно-змеиная улыбка растянула хищное лицо Крылова. – Пристрелят – и точка. Это вам не Париж.

– Удобно стоишь… – медленно произнес Михаил.

– Что? – вытянув в его сторону шею, не понял Крылов.

– Я говорю: удобно стоишь, – и добавил про себя: – «Прямо под удар…»

Михаил, сообразив, что сейчас стрелять в него не будут и за русского много не спросят, не сдерживая своих эмоций, нанес удар в подбородок предателя. Раздался хруст костей, и Крылов, с раздробленной на мелкие куски, превратившейся едва не в кашу, нижней челюстью, с переломанным нёбом и выбитыми или поломанными зубами, рухнул как подкошенный на пол, выстланный циновками. Изо рта и ушей потекла густая черная кровь.

Михаил не хотел его убивать, но, взглянув на поверженного противника, понял: не жилец.

– Стоять, Муравьев! – раздался голос с небольшим акцентом. – Или ввшим друзьям конец.

Гибкий японец с нашивками капитана приставил пистолет к затылку лежавшего на полу Александра, руки и ноги которого держали по несколько человек.

– Я не сопротивляюсь, – спокойным, надменным голосом произнес Михаил.

Вальяжным движением заставив напрячься окружавших его людей, он взял со стола осибори – горячую влажную салфетку, и медленно вытер ею лицо и руки.

Вскоре раненный в плечо Лопатин и двое его друзей сидели в крытой военной машине, со скованными за спиной руками и кандалами на ногах, в окружении китайских солдат, наставивших на них винтовки с примкнутыми штыками, поблескивающими в полумраке.

Камера, куда поместили Блюма и Муравьева, представляла собой зловонную глубокую яму в несколько квадратных метров, запиравшуюся сверху металлической решеткой. Кандалы на руках и ногах сковывали движения, но снять их с узников не торопились. Один раз в сутки открывался решетчатый люк над головой, и такой же, как и они, узник-китаец с темным, морщинистым, как печеное яблоко, лицом, не отвечая на вопросы, молча спускал им на веревке емкость с водой, пару кусков заплесневелого, похожего на пластилин кукурузного хлеба и заменял парашу, которую они цепляли к крюку на веревке.

Раненого Лопатина отделили от них в первый же день. Теперь они мучились неизвестностью, не зная – что с ним.

За это время друзья пообтрепались, покрылись грязью. Их заострившиеся, поросшие густой щетиной лица сейчас мало напоминали лица тех холеных европейцев, которые чуть больше недели назад покинули роскошный отель «Ямато». Тем не менее они почти не потеряли физической формы.

Скудная пища медленно разжевывалась до состояния такой консистенции, что, казалось, куски мелкого хлеба не распадались во рту разве что на молекулы. С первых дней заключения медитируя, Михаил учил Блюма следить за проходом тщательно разжеванной пищи по всему желудочно-кишечному тракту, представляя, как пища всасывается организмом, наполняя его живительной энергией. Он не давал другу расслабиться. После медитации следовали отработки различных приемов, в основном – из джиу-джитсу, правда ограниченные кандалами и пространством камеры.

Изнуряя себя тренировками, чередующимися с медитацией и отдыхом, Михаил преследовал две цели: не потерять форму, которая, по его предположениям, должна им очень пригодиться в ближайшее время, а также – отвлечь разум от ненужных волнений. Сейчас не они заказывали игру, да и о правилах этой игры могли только догадываться.

– В позицию! – в очередной раз скомандовал Михаил, приняв боевую стойку и глядя весело-яростными глазами на поверженного, тяжело дышащего Александра.

– Дай передохнуть, черт двужильный, – Блюм с трудом поднимался с глиняного слизкого пола.

Сегодня уже более двух часов Муравьев терзал его в этой крохотной камере.

Неожиданно, не ко времени, со ржавым скрипом откинулась решетка над головой, и в отверстие спустили длинную бамбуковую лестницу.

– Эй, рюски! Ходя сюда! – махнул им рукой, показывая в проеме голову, китайский солдат.

– Ну вот… Недолго музыка играла… Пошли, – Михаил, звякнув цепями, протянул руку товарищу.

От свежего воздуха слегка кружилась голова, когда, пройдя через двор в окружении солдат, слегка подталкивавших их примкнутыми к карабинам штыками, друзья вошли в сумрачное двухэтажное здание то ли тюремной канцелярии, то ли еще какого-либо административного органа подавления.

В этой чехарде постоянно меняющихся в Поднебесной властных структур и законов, да еще при вмешательстве японцев, вряд ли могли разобраться даже правительственные чиновники.

Вскоре, пройдя сырыми мрачными коридорами, они попали в небольшой зал, где пахло мышами. Через запыленные, давно не мытые стекла пробивался тусклый свет, в котором были видны разводы плесени на давно не беленных стенах, трибуна на небольшом возвышении, ряд затрапезных стульев, железная клетка слева от трибуны, куда и поместили друзей, предварительно заведя руки с кандалами за спину и приковав к металлическим кольцам клетки.