Анатолий Нейтак - Поступь битвы

А потом, наверно, ударило в третий раз, но она этого не поняла, потому что очередная судорога мира вышибла из неё остатки сознания.

Мир затопило сияние. В мир снизошёл огонь.

Но не ласковый приручённый огонь камина, не огонь лесного пожара и не вулканический огонь, эта прорвавшаяся наружу ярость недр. Снизошедший огонь не нашёл бы себе равных даже в пламенных недрах голубых звёзд-сверхгигантов. Лишь в первые мгновения зарождения Вселенной природа знала нечто, способное затмить эту вспышку.

Дымный разрежённый воздух упавшее пламя поглотило мгновенно. Впитав силу пламени, воздух налился голубым жаром, превратился в перегретую плазму, внутри которой немедленно начались реакции распада и синтеза атомных ядер. Потом пламя коснулось тверди, и она стала испаряться, вовлекаемая в огненное буйство. Утёсы, вулканические скалы, лавовые поля — всё это в сотые доли тина обратилось в пар.

А потом, когда небесный огонь погас, исчерпав свою силу, — взорвалось.

…От самого удара Миреска укрылась за конусом потухшего вулкана, на солидном расстоянии от эпицентра. И первичное сияние выстрела задело её лишь краем края, светом, отражённым от начавших испаряться склонов. Сквозь насмерть почерневший лицевой щиток и сомкнутые веки до неё докатилось едва достаточно, чтобы заставить заслезиться глаза. Не дожидаясь, пока зрение восстановится, Миреска рванулась вверх. Выше, ещё и ещё, навстречу буйству стихий и ударной волне. В небе ей тоже достанется, и достанется очень крепко. Но остаться у поверхности — верная смерть, а в вышине… Что ж, там появятся хоть какие-то шансы.

Тин-цикл, ещё один, ещё… Как мучительно долго они тянутся! Тьма в глазах — не от ослепительного сияния, а от перегрузки. Боль в связках — того же происхождения. Быстрее! Быстрей, если хочешь жить! Вверх и вперёд!

«Здесь не заповедник для бледной немочи. Здесь воспитывают настоящих виирай. Ясно?»

Миреска хмыкнула воспоминанию. И тут же, словно отвечая на мысль, её настиг окаменевший от боли и гнева ветер. Ударная волна — самая первая, но не самая сильная в целой череде таких же волн.

…Странный вкус. Но знакомый. Что это?

Кровь. Твоя кровь.

Странный звук, на миг заглушающий потрескивания и шорохи. Что это?

Стон. Твой стон.

Тимар открыл глаза. Медленно и осторожно, ожидая усиления боли. Свет, попавший в глаза, усиливает боль. Это он знал. Помнил. Откуда знал? Память молчала, перебрасывая от стенки к стенке шорох пульса.

Глаза открыты. Света нет.

Закрыть. Открыть снова. То же самое.

Слепота? Я ослеп? Нет. Наверно, нет. Глаза не болят. Боль есть — где-то там, в милосердном отдалении, но до лица она не поднимается. Может, тут просто темно… Тут? Где это — тут?

Память молчала.

Тимар попытался шевельнуть рукой. Медленно и осторожно, только одной рукой. Правой. Мгновенная вспышка боли, и впрямь способная ослепить, была ответом. Что-то с рукой плохое. Что-то скверное. Не надо шевелить ею.

А если попробовать шевельнуть левой?

Левая рука слушалась не слишком хорошо. Она была слаба, как и её хозяин. Но она хотя бы не болела при движении. Ну не сильно болела. По сравнению со всем остальным. Ободрённый этим скромным открытием, Тимар отправил левую руку на разведку. Он не так уж редко работал вслепую, на ощупь, поэтому действовал вполне уверенно. Глаза он закрыл. Всё равно толку от них, как от зонтика в вакууме…

Что это? Неужели пульт? А какой? И нельзя ли включить с его помощью хоть что-нибудь?

При первом же щелчке одного из тумблеров ожило аварийное освещение. Тимар моргнул, всматриваясь в окружающее. И охнул.

Вспомнил!

Первая, слишком резкая попытка встать с сиденья водителя привела лишь к очередной вспышке боли, едва не отправившей его обратно в беспамятство. Раздирающие тело огненные крючья, предобморочный звон… Врёшь! Ты это выдержишь! Выдержишь! Не сметь, с-сволочь!

Боль отхлынула, оставив слабость и гул крови в ушах.

Но встать надо. Всё равно надо. Если мне так досталось здесь, в относительной безопасности кабины, в защитном поле сиденья… Надо проверить, что стало с оставшимися в основном блоке модуля. Ничего хорошего я там не увижу, но мало ли случается чудес вопреки нашим худшим ожиданиям? Если я успею помочь, если ещё не слишком поздно для помощи… И вообще, чем это нас так приложило? Вулкан поблизости проснулся, что ли?

Неважно. Вставай.

Вставай!

Вторая попытка окончилась ничуть не лучше первой. Тимар застонал — и выругался, помянув собственную глупость в простых, но экспрессивных выражениях. Ты же разлёгся на водительском сиденье, дурила! На нижней стороне подлокотника должна быть кнопка. Нажми на неё, и автомат вколет обезболивание-А прямо сквозь обивку. Помнишь, как четверть хин-цикла назад ремонтировал один из таких аварийных автоматов?

А вдруг автомат сдох?

Сдох так сдох. Если техника отказала, тогда посмотрим, что ещё можно предпринять.

Дави кнопку!

…Сам момент укола Тимар так и не уловил. На фоне большой боли малая просто потерялась. Но вот последствия укола стали ощутимы почти сразу. Обезболивание-А предназначалось для первой помощи пострадавшим в тех случаях, когда никого больше рядом не было. Ни спасательной команды, ни телеуправляемой техники — ничего, кроме рук и ног самих пострадавших. Получивший обезболивание-А, соответственно, мог передвигаться, даже имея открытые переломы обеих ног, и передвигать достаточно тяжёлые предметы, даже имея переломы обеих рук… Конечно, мог не слишком долго. Потому что у всякого действия есть своя цена, а за сверхусилие всегда приходится расплачиваться по сверхцене. И хорошо ещё, если этой ценой будет инъекция выключающего из реальности обезболивания-Б, предназначенного для тех, у кого сломаны не конечности, а, к примеру, позвоночник…

— Ну что, двинулись? — спросил Тимар сам себя, выждав положенные пять полных вдохов. И вместо ответа медленно сел прямо, не спеша вскакивать на ноги.

Первым делом он осмотрел себя. Доверять собственным ощущениям после обезболивания нельзя, поэтому надо было убедиться, что попытки передвижения при повышенном градиенте не приведут, например, к внезапному сильному кровотечению. А начал Тимар с правой руки.

Как и ожидалось, ничего хорошего осмотр не выявил. Какой-то предмет почти отсёк конечность, раздробив кость плеча примерно в пяти сантиметрах от локтевого сустава, порвав мышцы и кровеносные сосуды. Вот откуда слабость, вместе с которой вернулось сознание: пока сосуды не сжались и не закупорились, крови наверняка вытекло немало. С каким-то тупым интересом Тимар около арума пялился на рану. И как моя рука не отвалилась вообще? Наверно, уцелевший лоскут рукава помог. Ткань рабочих комбинезонов прочна…