Антон Первушин - Пираты Тагоры

Обломки Темного Лесоруба!

Эспада выбросил «загогулину», снял рюкзак, опустился на четвереньки и, толкая рюкзак впереди себя, принялся протискиваться через проход. Он отбил колени и ободрал ладони, но минут через пятнадцать очутился по другую сторону затопленной морем кальдеры. Здесь не было орущих до одури птиц и вонючих крысланов, здесь не было бестолково перебирающих щупальцами кальмаров. Перед Эспадой простиралось прямоугольное плато, аккуратно вырезанное в лавовом туфе. Все плато было густо усеяно обломками Темных Лесорубов. Казалось, здесь произошла титаническая битва, в которой не осталось победителей. А прямо в центре приветливо сияло теплым цыплячьим цветом сооружение, от одного вида которого у эмиссара СГБ захватило дух.

Да, ради этого стоило терпеть лишения, подвергаться многообразным опасностям, якшаться со всяким сбродом и даже таскать на себе инопланетного паразита. И можно понять, почему эти самые паразиты так сюда стремились. Любой, кто способен осознать ценность такой находки, будет стремиться сюда.

Интересно, что сказал бы его высочество герцог Вагга Хаззалгский по прозвищу Птицелов, страстный противник вмешательства иномирян во внутренние дела Саракша, вот на ЭТО?..

Эспада бросил рюкзак и неспешно обошел сооружение, держась на расстоянии десятка шагов от янтаринового купола, похожего на половинку колоссального апельсина. На противоположной бухте стороне в куполе обнаружился пролом. Прочнейший в известной части Вселенной материал был пробит изнутри. Или – проплавлен. Эспада отчетливо видел отогнутые лепестками закраины пролома. Как будто кто-то вырвался оттуда, словно цыпленок из яйца. Страшно было представить себе цыпленка, способного пробиться сквозь стенки из янтарина. Цыпленок вырвался, вдребезги расколошматил клювиком Темных Лесорубов и скрылся в неизвестном направлении.

И где он сейчас?

Эспада покрутил головой, отгоняя непрошеные видения. Потом вернулся к рюкзаку и сделал то, что должен был сделать сразу же, как только увидел янтариновый купол. Благо «маячок» уцелел среди всех перипетий. Компактный всенаправленный нуль-передатчик со своим термоэмиссионным реактором-преобразователем был хирургическим путем помещен в полость сосцевидного отростка черепа Эспады – любого, кто отправлялся в рискованную одиночную миссию на чужой планете, без поддержки и связи, снабжали с недавних пор таким устройством. Аварийный нуль-передатчик с некоторых пор стали вшивать под кожу пилотам, космотуристам, участникам научных экспедиций, сотрудникам КОМКОНа и смежных организаций. Стоило особым образом надавить на малоприметную бородавку в основании черепа, как «маячок» начинал посылать мощный однотонный сигнал, который мог перехватить любой земной корабль, находящийся на расстоянии не далее астрономической единицы.

Эспада нащупал лжебородавку, покрутил ее между пальцами, нажал плотно на несколько секунд. Возник короткий сильный зуд, что подтверждало – нуль-передатчик работает. После этого землянин подобрал пустую скорлупу грудного панциря Темного Лесоруба, уселся на нее, как на табурет, и стал ждать.

– Тагора…

Мониторы ментоскопов засветились голубым светом. По безмятежному фону пронеслись снежинки помех. Сигнала пока не было. Голова добровольца оставалась закрытой для сверхчувствительного оборудования лаборатории Отдела «М».

Оллу Фешт зыркнул на Птицелова, потом на Поррумоварруи.

– Вы слышали? Вы знаете это слово? Что оно означает?..

Птицелов и начальник Отдела «М» по очереди пожали плечами. Фешт с презрением поглядел на обоих и снова повернулся к окну.

– Давай-давай, сынок. Пофффтори!

Младший ротмистр приподнял голову.

– Великая Тагора.

– Да, это язык грязевиков, – прогудел профессор Поррумоварруи. Он встал с табурета, оправил пиджак, подошел к Фешту. – Первое слово – прилагательное в превосходной степени, второе – неизвестная языковая единица. В моих словарях она не учтена.

– Я рад, профессор, что хотя бы неизвестная языковая единица помогла вам пробудиться ото сна, – съязвил Фешт. – Ваша помощь будет не лишней. Спросите, какова цель их вторжения?

– Сссащем вы сссдесь? – сразу перешел к делу Поррумоварруи.

Плевал он на шпильки Фешта.

Птицелов поразился, как легко профессор выговорил эту абракадабру. Светило – что тут еще можно добавить?.. Самый крупный эксперт Мира по языку грязевиков. Да и не только по языку. Он вспомнил суховатый текст «Меморандума Поррумоварруи». Этой ночью профессор имел все шансы проверить свои теории.

– Хотим идти, когда все стоят, – проговорил младший ротмистр.

Фешт уставился на профессора, ожидая, когда тот переведет. Но Поррумоварруи не стал отвлекаться.

– Вы сссдесь для фффойны ?

– Для войны , – со стоном подтвердил доброволец, – не здесь.

– Чего он лопочет? – не выдержал Фешт. Как звучит слово «война» на языке грязевиков, он знал отлично. – Они собираются объявить нам войну?

Птицелов закурил. Он мог перевести отдельные слова, но общий смысл от него ускользал. Он мог лишь предполагать. И предположения эти были, как говаривала покойная матушка, «упаси, боже!». Впрочем, в «Меморандуме Поррумоварруи» не раз подчеркивалось, что через Мир проходит линия фронта в войне обитателей Массаракша.

И он, Птицелов, даже побывал на передовой. Увидел своими глазами захват плацдарма – «Южного парка», стратегического района на самом краю Материка. Стал свидетелем тому, как порабощенные мокрицами люди оживляют дремавшие до поры механизмы, как используют в своих целях аномалии кризис-зоны. Это походило на то, как заброшенную, но вполне себе обороноспособную крепость приводят в боеготовность новые хозяева…

– Объясссни!

Озул Душту задрожал. Птицелов увидел, что из ран, нанесенных когтями мокрицы, по торсу офицера течет тонкими струйками кровь.

– Освободи меня!

– Нет! – рявкнул басом Поррумоварруи. – Объясссни! Сссащем вы сссдесъ?

– Освободи меня!

– Нет! – в один голос воскликнули профессор и Фешт.

– Нельссся! – добавил Поррумоварруи. – Ты опасссность!

Доброволец снова задрожал. Птицелов понял, что младший ротмистр силился порвать ремни, которыми был привязан к креслу.

– Требует, чтобы его отпустили. На вопросы отвечает уклончиво, – перевел Поррумоварруи.

Фешт выругался. На экранах ментоскопов тем временем мелькали пресные сцены из солдатской жизни Озула Душту: офицерское общежитие, плац, развод, патрулирование улиц, потом бар, лупарня, потом снова общежитие и какая-то девушка.