Мёртвый континент 2

- Благодарю, - с чувством произнёс Ледатр.

В тоннеле тихо, откуда-то тянет гарью, на потолке клубится лёгкий туман. Слышатся далёкие удары, словно большим тараном выбивают крепостные ворота. Из дыры наверху вливается неприятный запах тления и мертвечины. Павел вопросительно смотрит на спутника.

- Технический тоннель. Нам в ту сторону, - машет рукой Ледатр.

- Это и я понимаю. Но куда он ведёт?

- Не знаю, - честно ответил Ледатр. - Надо идти. В технических стволах есть выходы на магистральные тоннели, надо смотреть.

Покрытая толстым слоем пыли дорога медленно ползёт навстречу. Редкие фонари на потолке горят тускло, тоннель едва освещён. Увидеть в таких условиях дверь в стене очень трудно. Спутники вынужденно расходятся - Павел идёт по правой стороне, Ледатр по левой. Чем дальше они углубляются в нутро горы, тем труднее дышать. Воздух тяжёл, неподвижен. Под ногами хрустит засохший цемент, песок неприятно скрипит, после каждого шага поднимается облачно мельчайшей пыли и долго висит в воздухе. Акустика в тоннеле такая, что каждое движение сопровождается целой гаммой звуков, усиливающихся от звонкого эха.

- У меня такое чувство, что мы в просторной могиле, - произнёс Павел.

Искажённый голос прозвучал гулко, зловеще, как при воспроизведении записи на пониженной скорости.

- Ну-у ... - усмехнулся Ледатр. - Увлекались в детстве дурными детскими сказками, Павел Андреевич?

- То есть?

- Баба-Яга ловит заблудившегося в лесу малолетнего придурка и собирается запечь его в духовке на ужин. Детское любопытство к подобным произведениям плавно переходит - в зрелом возрасте! - в интерес к так называемым "фильмам ужасов". Я понимаю людей, что изо дня в день вынуждены ходить на скучную работу, исполнять низкооплачиваемые обязанности, терпеть мелочные придирки тупого начальника и годами ждать повышения должности и оклада. Для этих несчастных красивая выдумка - отдушина, а страшилки - ну, это как специи, для остроты вкуса. Подумать только - ожившие мертвецы! Да это бред полнейший, мёртв значит мёртв, и никак иначе! А если мертвец встаёт, так это он только у него в голове встаёт. Вы обратили внимание, что люди, рассказывающие о духах, привидениях и прочей дури, всегда уточняют - видят только они, окружающим совершенно невдомёк, что происходит. Тем самым они хотят подчеркнуть собственную уникальность, особенность, отличающую их от остального быдла. Но вы-то, Павел Андреевич? Я далёк от мысли, что вы работник автосервиса, а сюда приехали, чтобы развлечься.

- Почему вы так решили? - улыбнулся Павел.

- Ухватки не те! Вашей профессии противопоказаны бурное воображение и впечатлительность, а вы - просторная могила! Тьфу на вас три раза! - неожиданно завершил тираду Ледатр.

- Но-но, расплевался... - буркнул растерявшийся Павел. - Да, я увлекался в детстве сказками. И что? Это гораздо интересней, чем читать о похождениях маленького дебила по имени Филипок, которого в школу не пускали. Примитивная мораль толстовских рассказиков вызывает тошноту у любого нормального ребёнка.

- Вы классика не трогайте! Автор "Войны и мира" не мог писать примитивно. Это рассказы для крестьянских детей, они пробуждали интерес к образованию, к знаниям!

- А я тут при чем? Я-то не крестьянский сын и живу не в девятнадцатом веке! Да сейчас любой крестьянин образованней и умнее аристократа начал двадцатого века, знает больше, умеет больше, кругозор в десять раз шире! - Павел пнул со злости камень, выругался. - Подумаешь, классик! Вот и писал бы про войну и мир, про супружеские измены, после которых на рельсы прыгают, про чокнутых графьёф, что сами идут в ссылку. Их видите ли, совесть заела, что с невинной девицей переспали - ах, ах! И вот девица в проститутки пошла, а граф отправился в Сибирь пешком. Ну, где, где вы видели такое в наше время? Да им обоим место в дурдоме. Вместе с автором! Мы живём в другом мире, с другой моралью, а в лицеях до сих пор принуждают замшелых классиков читать. Это всё равно, что учить живописи по наскальным рисункам каменного века!

- О времена, о нравы! - патетически воскликнул Ледатр, вздымая руки. - Вот оно, предельное падение морали. Не-ет, революция необходима! Человечество нуждается в очищении, покаянии и возвращении на путь истины!

- Может, сначала покаяние, затем очищение и только потом истина? Вы, товарищ Римский, путаете последовательность действий, мне кажется, - ехидно заметил Павел.

- Да как вы смеете указывать мне, революционеру с многолетним стажем! У меня годы борьбы за плечами с ... - Ледатр неожиданно осёкся - штанина зацепилась за торчащий из земли прут.

- ... с олигархами и партократами. Палачи на царской каторге исполосовали спину батогами - или нагайками, как правильно? - я отдал борьбе здоровье и жизнь и не позволю какому-то бандиту топтаться в израненной душе. Это вы хотели сказать? - хладнокровно закончил фразу Павел.

Ледатр молча борется с вцепившейся в ткань палкой. Безуспешные попытки освободится привели к тому, к брючина с треском разошлась по шву почти полностью. Обозлившись, Ледатр со всей силы бьёт рукояткой пистолета, раздаётся неприятный хруст, палка ломается. Большой кусок остаётся в штанине. Чертыхаясь и злобно сопя, Ледатр продолжает борьбу.

- Чёртов сучок! Зацепился, гад!

Нарочито громко вздыхая Павел подходит ближе. Взгляд на мгновение задерживается на странном сером предмете в штанине Ледатра.

- Римский, откуда здесь могут быть сучки? - тихо спрашивает он. - Посмотрите внимательно.

Ледатр достаёт фонарь. Яркий луч выхватывает из мутной пелены то, что вцепилось мёртвой хваткой в одежду. Ледатр молча качает головой, садится в пыль. Некоторое время молчит, потом задиристо произносит:

- Ну что вы хотите этим сказать?

- То, что мертвецы действительно оживают! - замогильным голосом вещает Павел.

- Да пошли вы к такой-то матери, Павел Андреевич! Это обломок лапы какого-то животного, больше ничего! - кричит во весь голос убеждённый последователь материалиста и революционера Троцкого Льва Давидовича. Он, наконец, вытаскивает кость, со всех сил швыряет в темноту.

Римский шагает молча, сердито поглядывая по сторонам. Время от времени стучит по стене, но видно, что делает это автоматически, не задумываясь. Павел идёт по другой стороне, улыбка до ушей, ладошка снисходительно шлёпает гладкую поверхность стены, словно корову похлопывает. Освещение становится хуже, темнота сгущается так, что ничего не видно уже в десяти шагах. Павел вынужден опустить забрало. На всякий случай включает "ночной глаз" и тотчас замирает на месте, как будто наткнулся на невидимую стену.

Тьма расцветает изумрудно-зелёным, тепловизор добавляет красного и оранжевого. Мрачный тоннель превращается в карнавальную улицу. Только вот ряженые совсем не те и расположились почему-то на потолке. На полу тоже есть, прячутся за кучами хлама и в проломах. Павел вгляделся внимательнее; те, что внизу - обычные глумы, низкорослые, широкие в кости, мощные руки покрыты буграми мышц, короткие толстые пальцы оканчиваются плоскими когтями. Глумы сидят тихо, не слышно обычных щелчков. Гораздо больше заинтересовали Павла другие, что расположились на потолке. Это тоже глумы, во всяком случае, по очертаниям, но меньше телом, зато руки и ноги длинные, пальцы тонкие, тварей трудно разглядеть на таком расстоянии, но зато видно другое - глумы вцепились в потолок именно этими пальчиками и можно только предполагать, какие на них «коготочки»! Безглазые круглые головы слегка покачиваются, шеи вытянуты до предела. Один "потолочный глум" громко щёлкает, на мгновение размыкаются губы. Павел не поверил своим глазам - рот оказался не вверху, а внизу! То есть, либо эти твари могут вертеть башкой на сто восемьдесят градусов, либо умеют так выворачивать лапы. Или рождаются в вывернутыми головами!