Дмитрий Глуховский - Последнее убежище (сборник рассказов)

— Мадам, только для вас, — Витек, дежурный каптенармус, шутливо шаркнул ногой и протянул осколок зеркала.

Зуев скрипнул зубами. Убил бы доброхота! Но все обошлось. Маша посмотрелась, отметила про себя, что уши наконец-то перестали выпирать, потом что-то подправила, что-то одернула и констатировала:

— Ничего не попишешь, действительно — глиста в скафандре! Ну что, в путь?

Противогаз она сняла сразу же, как только они вышли наружу, здраво рассудив, что приговоренному к смерти смешно бояться простуды.

— Не возражаешь? — она улыбнулась. — Мешает…

Зуев промолчал, а потом и сам последовал ее примеру. Втянул в себя ночной воздух. Трава, дерево, остывающий асфальт, камень, пыль — от запахов закружилась голова.

Путь, который им предстояло проделать, в прежние времена здоровый взрослый человек проходил за сорок минут. Зуев, изучивший развалины как свои пять пальцев — за двадцать. Но сейчас он шел медленно, подстраиваясь под жену, часто останавливаясь, осторожно обходя препятствия. Шли молча, стараясь держаться середины улицы, подальше от домов и растительности. Женщина опасливо, но в то же время с любопытством смотрела по сторонам: в предрассветных сумерках поврежденные взрывом строения выглядели зловеще.

— Ты знаешь, я все это немного другим представляла, — они передыхали на ступеньках областной библиотеки.

Старинное двухэтажное здание почти не пострадало: крыша уцелела, а выбитые взрывной волной стекла были заколочены деревянными щитами: книги берегли.

— Ну это еще ничего, не так страшно. Кремль прикрыл, что ли?

Кремль действительно принял на себя основной удар. При взрыве весь административный «новострой», находившийся внутри, за стенами, словно слизнуло громадным языком, а вот крохотная церковка, возраст которой приближался чуть не к пятистам годам, устояла. Купол, конечно, снесло, но само здание практически не пострадало. И даже пожар, довершивший разорение построек, словно обошел ее стороной. Ударная волна, уничтожившая здания внутри Кремля, разбилась о его стены и башни. Разумеется, они сильно пострадали, однако изначально отведенную им миссию выполнили с честью, защитив несколько улиц города от повального разрушения. И пусть от былой красоты и величия кремлевских стен и башен не осталось и следа, скорбный вид их вызывал не жалость, а уважение.

Маша тоже посмотрела в сторону Кремля. С крыльца библиотеки разрушенные стены просматривались как на ладони.

— Да нет, я не про это, — женщина показала прямо перед собой, на проезжую часть, где грудились ржавые, обгоревшие остовы автомобилей. — Смотри машин сколько, там ведь люди были, да? И в квартирах… Нет, ты не подумай, что я такая… — Маша на секунду замолчала, подбирая нужное слово, — инфантильная. Я знала, конечно. Просто вот увидела сейчас… Как же им страшно-то было тогда!

— Маш…

— Нет, — шмыгнула носом, — ты не думай чего, все в норме…

Они немного помолчали.

— Илья… Смотри, я что думаю? Вот в прошлую войну, ну, с немцами, тоже много разрушений было? Я на картинках видела — там вообще зданий целых нет! Но ведь построили же все заново. Значит, и теперь можно, правда?

— Правда. Что ты вдруг про это?

— Не знаю, просто в голову пришло. Радиация… Она же не вечная! А может, тут и нет сейчас ничего?.. Чисто?.. Вот и хочется бросить все и уйти сюда. Строить, восстанавливать. Жить… — жена вздохнула.

«Наивная… Девочка», — Илье тоже вдруг стало грустно.

— Ну, «хочется» тут не прокатит еще лет этак дцать… Как ты? Пошли дальше?

— Пошли, я готова.

Она с трудом поднялась. Пошатнулась.

— О-о! Батарейки сели? Давай-ка, лезь ко мне на спину, так быстрее будет, — Илья подхватил жену под коленки, и несколько раз подпрыгнул, изображая лошадь. — И-и-и-го-го!

Маша фыркнула.

— Представляю, как это выглядит со стороны!

— А как бы ни выглядело, смотреть-то все равно некому.

— Что, совсем никого нет?

— Совсем.

— И птиц?

— Их мнение тоже важно? Нет, птицы есть, конечно. Думаю, они бы одобрили!

— А почему они молчат? Утро же? Птицы утром щебетать должны, просыпаться…

— Не знаю… Не думал как-то. Я же не орнитолог. Может, защебечут еще! Э-эй, пернатые! Пора вставать! Молчите? Ну и ладно. Мы все равно уже пришли.

Илья специально выбрал площадку перед Чкаловской лестницей. Обзор отсюда был, конечно, не такой, как из Кремля, но пустого пространства больше, а это значит — больше возможностей для маневра в случае непредвиденных обстоятельств.

Усадив жену, он привычно огляделся по сторонам — порядок! — и пристроился рядом.

— Тайну третьей ступеньки помнишь?

— Нет, а что это?

— Не знаешь? Правда?! Вот ведь… Теперь и не покажешь, памятника-то нет!

— Тогда и говорить не надо было!

— Ладно, не дуйся. Рассказать?

— Расскажи.

— Вон, видишь ступеньки? — Илья показал на лестницу, огибающую остатки постамента, на котором когда-то стоял герой-летчик. — Если встать лицом к реке, чтобы памятник был от тебя справа, на третью сверху ступеньку, и посмотреть на Чкалова… — Илья вдруг зашелся от смеха.

Собственно, ничего смешного тут не было, так, обман зрения, удачный ракурс, и сейчас он прекрасно понимал это. Но одно только воспоминание о том, как потешались когда-то над тем, каким образом смотрелась с этого места перчатка в руке легендарного земляка, вызвало поток безудержного веселья.

Маша сперва удивленно смотрела на мужа, потом не выдержала — заразилась, тоже прыснула. Спустя мгновение хохотали уже оба.

Просмеявшись, женщина спросила:

— Так что там было? Смеялись-то хоть над чем?

Илья опять было фыркнул, но взял себя в руки.

— Понимаешь, там Чкалов в руке обычную перчатку держит, но на уровне… Ну… А с этого места получается нечто неприличное…

— И все?!

— И все….

— Ой, ну и глупые вы были!

— Глупые, Маш, глупые. И счастливые. Только не понимали этого… Ладно, смотри. Мы как раз вовремя…

Удивительное это время, рассвет. Уже не ночь, но еще не утро… Всего несколько минут, а все вокруг изменяется так, что и не узнаешь. Сначала у горизонта появляется пурпурная полоска, а небо в месте соприкосновения с этой полоской меняет свой цвет с густо фиолетового на пронзительно-голубой. Мгновение — и серая предрассветная муть отступает, все вокруг начинает играть красками. Красными, желтыми, фиолетовыми… Тени из размытых становятся резкими. Вместе с темнотой уходят страхи, прячутся в подвалы, в подворотни — туда, куда нет ходу солнечным лучам. Другой мир, другая реальность…

— Солнышко встает… А ты знаешь, ведь я до этого ни одного рассвета не видела.

— Поспать любила?

— Ох, любила.

— А, как же гулянье до утра?

— Ну…

— Эх, соня-засоня! Мультик помнишь, «Паровозик из Ромашкова»? Что он там говорил? Если опоздаешь на рассвет…