Владимир Перемолотов - Звездные войны товарища Сталина. Орбита «сталинских соколов»

Теперь они неслись над свободной от деревьев полосой земли – Федосей чуть выше, а беглец – едва не задевая крыльями ветки деревьев. От скорости и маленькой высоты земля под ними слилась в один бесконечный мазок темно-зеленой краски, по окоёму окантованной серо-голубой лентой облаков.

По этой зелени крест аэроплана не спеша подплывал к Федосею.

По гордости или глупости беляк даже не замаскировался. Вместо красных звезд на крыльях красовались царские трехцветные овалы. Кто-то, может быть, назвал бы это героизмом, но Федосей точно знал, что это глупость. Пустой гонор не помогал делать дело, а, напротив, осложнял жизнь пилоту, склоняя весы между удачей и неудачей в сторону последней. Конечно, с той секунды, как Федосей увидел в разрывах облаков вражеский самолет, это перестало иметь для беляка малейшее значение. Что со звездами, что с овалами, шансов у того уже не было, разве что только немного оттянуть неприятности, нависшие за плечами.

Не отпуская штурвала, беляк повернулся.

«Любопытной какой. Хочешь смерть свою увидеть? Ну, смотри, смотри…»

Только не для того тот повернулся, чтоб рассмотреть свою смерть. Рука пилота вытянулась в сторону преследователя и задергалась, вздрагивая от выстрелов. Федосей только хмыкнул. Беляк стрелял, а мог бы и кукиш показать – пользы что от кукиша, что от пистолетной пули было бы одинаково… Сталь корпуса мелкокалиберная пуля взять не могла, да и винтовочная, пожалуй, тоже, а стекло колпака, специальное стекло в два пальца толщиной, револьверной пуле однозначно не по зубам.

Да еще ведь попасть нужно будет ухитриться.

Однако попал!

Толчка Федосей не почувствовал, однако на боковом нижнем сегменте появилась длинная матовая царапина – свинец только скользнул по стеклу. «Сволочь!» – мелькнуло в голове, но на ругань времени не оставалось.

Оттенок зелени внизу изменился – стал светлее. Просека, словно река в море, а точнее как рукотворный канал, впала в огромное поле, покрытое пожухлой травой. Что ж, место подходящее. Пора заканчивать эту воздушную акробатику.

Федосей спустился еще ниже и стал надвигаться на аэроплан, поднося к хвосту факел выхлопа.

Десять метров, пять…

Громкий треск заглушил даже рев двигателя. Только что чистое стекло перед глазами Федосея затуманилось и пошло трещинами. В один миг там появились пять тусклых кругов, от которых в стороны расползлась белёсая паутина трещин, а ещё через мгновение поток ветра швырнул ему в лицо горсть стеклянной крошки, наждачкой прошедшейся по коже.

У-у-у-у ё…

Очки-консервы спасли глаза, но лоб и щеки закровянили десятком порезов и царапин. За разбитым стеклом, внизу, у земли, клокотали оранжевые вспышки выстрелов. Пулемет бил с земли длинными очередями, не жалея патронов, словно злобой захлебывался. Сволочь… Гадина белая… Гидра недобитая…

Среагировал Малюков мгновенно. Горизонт за разбитым стеклом накренился, встал дыбом. Яйцо развернулось и резко ушло с линии огня за высокие сосновые кроны.

Проведя рукой по закровянившему лбу, пилот оскалился. Не дурак и не смертник оказался белячок-то, а хитрый и расчетливый враг. Не шкуру спасал, пока туда-сюда ёрзал, а в засаду заманивал… Хотя какая там засада? Не засада это, а наверняка запасной аэродром с наземным прикрытием. Вон места сколько: садись – не хочу.

Эх, не зря товарищ Сталин об обострении классовой борьбы говорит! Вон как беляки в нашем тылу себя вольготно чувствуют! И пулемет тут у них, и аэродром… Тут, конечно, без помощников из «бывших» не обошлось, без кулаков да подкулачников…

Он рукавом сердито смахнул с пульта осколки.

Патронов бы! Были бы патроны, показал бы он пулеметчику… Только нет их. На парад летел – не воевать… Свежий воротничок есть, гимнастёрка коверкотовая есть, сапоги начищенные имеются… А вот патронов нет… А на пулемет, даже в каждой руке по сапогу имея, идти не хочется… Не кончаются добром такие походы.

Клокотавшая под днищем мощь, способная подбросить аппарат за атмосферу, держала его в нескольких метрах над землей. Сквозь выбитые стекла соседние стволы протягивали в кабину еловые лапы, но оттуда поднимался дерущий горло дым, а не хвойная свежесть – выхлоп жег старую хвою и деревья. Одно хорошо – враги его не видели, хотя дым пожара и грохот вполне точно показывали, где он может быть.

Ветер дунул в спину и погнал дым вперед.

Вот и хорошо. Вот так и надо! Прикрываясь черными клубами, Федосей ударил двигателем. По крутой дуге, словно подброшенное пинком, яйцо вознеслось метров на пятнадцать вверх, и с этой высоты Малюков длинным фиолетовым факелом лизнул место, откуда совсем недавно бил пулемёт.

Мгновение спустя там грохнул взрыв. Припасенный беляками бензин взорвался, расплескивая огонь по верхушкам деревьев. Федосей ощутил, как неуправляемая сила взрыва сквозь днище ударила его по ногам. Яйцо подбросило вверх, и оно, словно камень, закувыркалось в воздухе. В глазах Федосея небо поменялось местами с землей, но он умудрился удержать аппарат в воздухе.

Свесившись вниз, попытался что-нибудь высмотреть.

Под днищем горели деревья, выбрасывая в небо толстые чёрно-красные жгуты дыма. Отстреливаться там было уже некому.

Несмотря на то, что творилось на границах, Сталин иногда позволял себе пройтись по Москве пешком. Тем более и повод был – с трибуны Мавзолея или с Кремлевской стены разрушения после налета беляков на Москву смотрелись совсем иначе, не то что с земли. Генеральному хотелось своими руками потрогать искореженную брусчатку, словно поднять перчатку, брошенную ему в лицо. Так ведь оно и было. Спастись удалось чудом. Если б не четкая работа охраны, неизвестно, чем бы все кончилось… Вон что из площади сделали, мерзавцы.

Запахнув отворот серой шинели, он шел по брусчатке под стук молотков. Позади, отстав на шаг, шли Ворошилов и нарком по финансам.

Главный бухгалтер страны заметно нервничал. Что-то срочное у него было. Настолько, что пошел следом, хотя мог и дождаться.

Нарком свое место занимал недавно и знал, на чьё место пришел. Его предшественник оказался врагом народа и был органами репрессирован. Помня об этом, новичок старался делать свое дело и не высовываться в большую политику, чтоб не попасть в раскручивающиеся жернова, но жизнь для него повернулась так, что пришлось забыть об исповедуемых принципах.

«Интересно, – подумал Сталин, – отчего он нервничает. О себе беспокоится или о деле?»

Генеральный на ходу повернулся к нему.

– Слушаю вас, товарищ Гринько…

Тот кашлянул, пробуя голос. Приноравливаясь к шагу вождя, пошел чуть быстрее.

– Товарищ Сталин! Мы привыкли, что Мировая революция движется вперед, освобождая рабочих и крестьян штыком и шашкой…