Артем Мичурин - Песни мертвых соловьев

– Чего не спишь? – в комнату вошел Ткач, поставил автомат у изголовья, скинул разгрузку с берцами и завалился на кровать.

– Да так, размышляю.

– О чем? – поинтересовался капитан, зевнув.

– Героин, золото… О чем же еще?

– Ложись давай, а то выспаться не успеешь.

Ночью зарядил дождь и лил все утро. Небо чуть прояснилось только к десяти часам. Потоки воды сменились мелкой изморосью. Гейгер – единственный, кого такая погода радовала – сказал, что нам охуенно везет и мы должны благодарить бога за ниспосланную мокроту, прибившую к земле пыль. Двигаться продолжали вдоль дороги, обозначенной Ткачом как «Щелковское шоссе». Балаган молчал, Сиплый жаловался на промокшие ноги и чертову погоду, пророча всем воспаление легких, Гейгер успокаивал его, рисуя альтернативу в образе выхаркивания этих самых легких, забитых радиоактивной пылью.

– А респиратор на что? – парировал медик.

– Проливка надежнее, – отвечал техник. – К тому же… Ты вообще пробовал в респираторе воевать? А я вот под Тамбовом всласть навоевался. И скажу тебе – удовольствия мало. Нормально не продышаться, рожа мокнет, стекляшки запотевают, до соседа в двух метрах не доорешься… А уж если ОЗК напялить – вообще пиздец.

– Напяливал?

– А то. Мобильная сауна, блядь. Часок в нем побегаешь, и два-три кило выжимаешь из тряпок. Если летом, то можно и тепловой удар словить. Но это лучше, чем облучиться.

– Не знаю, не знаю, – поджал губу Сиплый. – Судя по твоим байкам, ОЗК с маской вообще адская хуета. Не видать, не слыхать, не вздохнуть, не перднуть. Да при озвученных раскладах пулю в два счета схлопочешь.

– Есть такой недостаток.

– А на хрена тогда этот ОЗК нужен?

– Ну, обрядившись, не обязательно в перестрелку ввяжешься. Да и лучше пулю, чем дозу. Пуля милосерднее.

– Неужели? Ты, Гейгер, похоже, не встречал паралитиков с перебитым хребтом, которые бревнами лежат обоссаные, обосраные и даже подтереться самостоятельно не могут. Или пускающих слюни «овощей» с пробоиной в черепе, которые радуются, отыскав собственный хер, будто в первый раз его видят. Знаешь, даже если я получу смертельную дозу, то не стану доверяться пуле, благо – выбор имеется. А вот у таких бедолаг выбора уже нет.

– Не согласен, – встал я на защиту техника. – У «овощей» выбор есть, только он им не нужен. «Овощи» – одни из счастливейших представителей хомо, пусть и не сапиенс. Вот ты, Сиплый, видел хоть раз несчастного «овоща»? Они довольны своей жизнью. И всегда будут довольны, если вовремя пожрут и сумеют избежать пиздюлей – не такая уж сложная задача. А любому из нас для счастья нужно гораздо больше – начиная с сухой обуви и заканчивая совсем уж сказочными изъебствами. И даже заполучив желаемое, мы испытываем лишь краткое удовлетворение, после чего снова начинаем брюзжать.

– Хочешь, лоботомию сделаю по дружбе? – очень серьезным тоном предложил медик.

Я уже почти подыскивал достойный ответ, но идущий впереди Балаган, тыча куда-то пальцем, отвлек внимание от обсуждаемой темы:

– Смотрите. Что это?

Слева лес заканчивался и начиналось поле – огромное, ровное, почти без растительности, если не считать низкой жухлой травы и редких березок. Все оно, насколько хватало глаз, было расчерчено бетонными полосами разной длины и ширины. Две самые здоровенные шли параллельно друг другу, еще одна, покороче, пересекала «близнецов» диагональю. Справа и слева от троицы располагались забетонированные площадки, соединенные с ней и между собой узкими короткими дорожками, которые, впрочем, все равно были раза в два шире жалкой асфальтовой нитки под нашими ногами. Грандиозное сооружение. Рядом с такими чувствуешь себя насекомым. Но то, что стояло на нем, вызывало еще более сильные эмоции.

– Самолеты, – выдохнул Балаган.

Да, самолеты. Десятки самолетов, если не сотни. Ими были заполнены все площадки, они нестройными рядами тянулись вдоль взлетно-посадочных полос, замерли на рулежных дорожках. Крылатые машины прошлого. Обычно такие встречались лишь по кускам, задействованные в хозяйстве, или как груды металлолома, сгоревшие и раскуроченные. А здесь они стояли целехонькие. Краска, конечно, давно облезла, стекла кабин покрылись трещинами, резина шасси превратилась в труху, двигатели, висящие на пилонах, покосились… Но все же это были самолеты – стремительные и прекрасные.

– Пойдемте! – Балаган, светясь мальчишеской улыбкой, сделал несколько шагов в сторону аэродрома. – Ненадолго, с краешку.

– Там наверняка фонит, будто у черта в жопе, – обратился Гейгер к капитану.

– Да вы что?! – пулеметчик, видя стоящих на месте товарищей, развел руками, и даже тяжеленный «ПКМ» не помешал ему совершить этот продиктованный возмущением жест. – Я себе не прощу, если мимо пройдем!

– Одобряю идею, – приподнял я ладонь, голосуя за более близкое знакомство с достижениями почившей авиастроительной индустрии.

– Я бы тоже глянул, – поддержал Сиплый.

– Только быстро, – кивнул Ткач и повернулся к Гейгеру: – Замеряй.

Да-а-а… умели же раньше строить! Вблизи крылатые махины заставляли открыть рот и замереть в не свойственной умственно полноценным людям манере. Балаган, если зрение меня не подводит, даже пустил слюну. И только Гейгер оставался практически невозмутим, ограничиваясь глубокомысленными «кхм» в краткие моменты, когда отрывал взгляд от шкалы.

– Ух, черт! Вот это ни хера себе! – дивился пулеметчик, разглядывая огромный четырехмоторный лайнер. – Красотища!

– Представь, каков он во время взлета, – расплывшись в противоестественно доброй улыбке, вставил Сиплый.

Балаган аж сглотнул.

– А может… это… того самого? – попытался он выразить зарождающуюся в разгоряченном мозгу мысль.

– Сядем да полетим? – подсказал Гейгер.

– Ну! В обратный путь. Не на этом, само собой. Вон сколько мелких пташек стоит. Хоть одна да должна фурычить.

– Та сгодится? – указал капитан на зарывшуюся носом в землю «пташку» между взлетными полосами.

– Не хочу тебя огорчать, Балаган, – вздохнул техник, – но спустя полвека без ухода любая машина превратится в хлам, даже если снаружи выглядит целехонькой. А этим, боюсь, уже не полвека. Слишком много их тут. Не похоже на действующий… действовавший аэродром.

– А что же это тогда?

– Думаю, вечная стоянка для старой техники.

– Кладбище? – спросил пулеметчик заметно упавшим голосом.

– Вроде того. Иначе разбомбили б его к херам, как стратегически важный объект.

– Назад! – я вскинул винтовку и спешно отступил в кусты.

Вся группа тут же заняла позиции.

– Что такое? – спросил Ткач, рассматривая аэродром поверх ствола.

– Там, – указал я в сторону стоящего на соседней полосе самолета. – В кабине.