Артем Мичурин - Песни мертвых соловьев

Под аккомпанемент сдавленного мычания колено захрустело, вытянулось, щелкнуло и вернулось в назначенное ему природой положение. Прокушенный ремень вывалился из хватающего воздух рта.

– Ебаный коновал, – предсмертным шепотом вымолвил пациент.

– Могу вернуть, как было.

– Руки убери! – Сиплый подтащил жопу к дереву, привалился спиной и начал заматывать колено эластичным бинтом.

– Идти сможешь?

– Сейчас обезболивающее подействует – не только идти, вприпрыжку скакать буду. Вот так, – затянул он концы повязки. – Поднимай. Легче. Ай! Дьявол!

– В скачках я бы на тебя не поставил.

– Все нормально. Говорю же – еще не торкнуло. Хорош на меня пялиться, как на говно. Я иду, – Сиплый сделал пару шагов и, старательно маскируя гримасу боли под улыбку, легонько подпрыгнул. – Ай, блядь! Зар-р-раза! Ладно, на ипподроме я сегодня не фаворит, но стрелять меня рано. Кол, поверь, я не задержу. А если что, так нырну в кусты, сойду за стационарную огневую точку, все польза, – он невесело усмехнулся, явно ожидая услышать вердикт.

Черт. А ведь Сиплый и впрямь боится, что я пристрелю его, как загнанную лошадь. Да он, похоже, уже смирился. Так, на всякий случай решил удачу попытать. Ну и ну. Чем же – скажите на милость – я заслужил такое отношение? Побасенками кабацкими? Досужим трепом толстожопых выблядков, что, словно бабы, пересказывают слух про сплетню от золовки троюродного брата кума старого знакомого, будто ни один мой напарник живым не возвращался. Чушь! Из девятерых двое вернулись. А что до прочих – четверо сдохли по собственной дурости, я тут никаким боком; двоих действительно пришлось добить, но это был акт милосердия; а один – даже вспоминать противно – оказался педерастом и счел меня – меня! – объектом, достойным своих педерастических чувств. К тому же все они были слишком тупы, чтобы жить. И вот – подумать только! – неглупый человек, которому я, по большому счету, не сделал ничего плохого, основываясь на столь жалких аргументах, буквально мне в лицо делает подобные оскорбительные предположения! Что стало с этим миром?

– Цепляйся, – подставил я увечному плечо. – Пойдем, глянем, что там собачки не дохавали.

– На кой? – осведомился тот, заметно воспряв духом.

– Вдруг что интересное отыщется.

И оно отыскалось.

– Едрена матрена, – выдохнул Сиплый, склоняясь над трупом. – Как же так?..

Похоже, мы объявились к самому началу банкета. У покойника были слегка подраны ноги, обгрызены кисти и правая сторона лица. Отсутствие носа и губ сильно меняет внешность человека, даже сильнее, чем борода или прическа. Но амуниция не оставляла сомнений – это Гейгер. А виновник его нынешнего плачевного состояния…

– Ткач, сучара.

– В упор, – указал Сиплый на слегка обожженную дыру чуть выше левой брови техника.

– Точно, он, – подобрал я с земли латунную пистолетную гильзу. – И выстрела не слыхать было. Его «ПБ». Если, конечно, ты не успел до нашей встречи сюда сгонять, пришить бедолагу Гейгера, скинуть мою глушеную волыну и перебраться через Яузу обратно, виртуозно имитируя растерянность.

– Кол, ты что? Я – Гейгера?! Да с какого?.. – залепетал медик, на полном серьезе пытаясь обосновать свою непричастность к этому гнусному происшествию.

Наверное, стоит делать лицо чуть менее страшным.

– Опять купился.

– Бля! Завязывай со своими шутками!

– Ладно-ладно. Посмотри-ка лучше, что с нашего усопшего товарища можно снять.

– Сняли уже все. Вообще чистый.

– Хм, не думаю, что Ткачу мог понадобиться второй «АКМ».

– Значит, и Балаган с ним. Вот гниды, – Сиплый сплюнул и, закрыв Гейгеру глаза, поднялся.

– Одного не пойму – как же они вдвоем думают центнер наркоты отсюда упереть?

– Балаган сумеет. Эта жадная скотина жопу порвет от натуги, но будет тащить.

– Жопу, говоришь? Считаю, мы просто обязаны помочь ему в столь богоугодном деле.

– Постой. А с Гейгером-то что? Не оставлять же собакам.

– Я не голоден.

Сиплый бросил на меня испепеляющий взгляд, поскакал вокруг трупа, но, так и не придумав способа уберечь тело товарища от переработки в собачий кал, пошкандыбал следом.

– Все же что-то здесь не так, – заключил он, когда мы в конце аллеи свернули налево, возле развалин собора, не доходя метров пятидесяти до покосившихся кованых ворот парка на противоположной стороне забитой машинами улицы. – Не вяжется.

– Поясни.

– Если б Ткач планировал нас кинуть, то зачем он тротил отдал Гейгеру? Мало ли какая случайность, и тю-тю героинчик.

– Не вижу ничего удивительного. Люди склонны к пересмотру планов и взглядов на жизнь. Тем более я сам предложил ему избавиться от лишних ртов.

– Что?!

– Ну, немного в другом составе, конечно. Не переживай, тебя из списка пайщиков исключать не собирались. А вот Гейгера – да, вместе с Балаганом. Но Ткач, похоже, скорректировал предложенный мною вариант.

– Вот суки, все вы, до одного.

– Не надо из себя целку строить, Сиплый. Никто в здравом рассудке не станет делить на пять, когда можно поделить на два.

– Или не делить совсем, – прищурился медик.

– Расслабься, я редко убиваю друзей, особенно полезных.

– Да уж…

– Тихо! Вниз!

Мы присели, скрывшись за кустами и остатками кирпичного забора, некогда отгораживавшего собор от нерадивой паствы.

– Что там? – прошептал Сиплый, прилипнув щекой к прикладу.

– На полдвенадцатого. Третий этаж.

– Ничего не вижу.

– Я тоже. Зато слышу.

В руинах, через дорогу, кто-то скрипел зубами и стонал, негромко, но вполне различимо.

– Слышишь?!

Вдруг стоны смолкли, и через мгновение лязгнул металл.

– Ложись!

Пулеметная очередь превратила кирпич в пыль, осевшую нам на спины. Промедли я секунду, и она припорошила бы расплесканные по земле мозги.

– Балаган, сука! – заорал медик, поспешно стряхивая с себя белое крошево. – Потроха тебе в узел завяжу!!!

– Сиплый?! – раздалось с противоположной стороны.

– Смотри-ка, не ждал, – заметил я, отползая в сторонку. – Продолжай базарить. Меня не упоминай.

– Ты что творишь?! Совсем охуел?! – прислушался к совету медик.

– Я думал… это Ткач! – ответил Балаган не особо бодрым голосом. – Сиплый, черт, помоги! Мне хреново!

– Как быть? – перевел тот на меня вопросительный взгляд.

– Продолжай-продолжай, – я уже поймал в перекрестье голову конкурента, но развитие диалога было слишком уж занимательным, чтобы обрывать его на полуслове.

– Где капитан?!

– Ткач спятил! Пришил Гейгера и меня подстрелил! Сиплый, пожалуйста! – Крик сменился долгим, преисполненным муки стоном.

Либо Балаган действительно плох, либо в нем проснулся незаурядный актерский талант.

– Что думаешь? – поинтересовался терзаемый приступом человеколюбия медик.