Вячеслав Шалыгин - Грозовой фронт

Сухов обмяк и сел на пол. Почему вдруг лопнула пружина? Сухов не понимал. Наверное, дело в этом вот бородаче. А вернее, в его появлении на игровом поле.

«Точно, — в памяти вдруг вспыхнуло яркое воспоминание о последнем бое в Припяти. — До сих пор я почему-то не вспоминал главного, своих последних минут на поле боя в Припяти! После того как я прикрыл Найдёнова, меня вовсе не контузило. Я ещё успел сменить позицию, перебраться в другую траншею, а потом… Вот тогда и последовал взрыв. Но и после него я не отключился. Взрывной волной меня выбросило из окопа, швырнуло на остов сгоревшего бронезавра, а затем… меня прошили из импульсников шагающие боты. Вот как всё было на самом деле. На первом этапе игры память почему-то подсовывала мне урезанный вариант этого воспоминания. Но теперь я вспомнил всё. И как я умирал, и как бородатый человек с «Плетью» вытащил меня с поля боя. Стоп! Но если это так, значит, «петля» ввела этого персонажа в игру с каким-то особым намёком. С каким? Я заработал досрочный переход на третий уровень? Или она меня отпускает. И куда отпускает? Обратно в тот день, когда я умер, в начало марта? Вот уж будет награда за все труды!»

— Механик! — обратилась к бородачу Лера. Голос у неё заметно дрожал. — Мы чуть не взорвались!

— Знаю, милая, — Механик спрятал «Плеть», подошёл и обнял Леру. — Успокойся, теперь всё в порядке.

— Спасибо зарядке, — бодро заявил спустившийся последним из спецназовцев лейтенант Георгий Гелашвили. — Камарджоба, хлопцы и дивчины, чаму кислые?

— Окислишься тут, — проворчал Копейкин. — Чуть в ядерный ящик не сыграли.

— Штаны-то сухие или всё-таки «окислились»? — Гелашвили усмехнулся. — Ладно, расслабьтесь, кирдык отменяется. Давайте все на воздух, а то здесь воняет, как на бойне.

— Здесь, — вдруг тихо проронил Сухов. — А где «здесь»?

— В подвальчике, где ж ещё? — Гелашвили с сочувствием взглянул на Сухова. — Вот тебя разукрасили, лейтенант! Просто под орех. Не хуже меня выглядишь.

Спецназовец указал на левую часть своего лица. Кроме вертикального шрама от лба до подбородка его «украшало» ещё и серебристое пятно стабилизированной нанозаразы, полностью затянувшее скулу и левый глаз. Такие отметины встречались в Зоне у многих.

— Где «здесь»? — повторил Сухов и поднял взгляд на Механика.

— А-а, задумался наконец, — Механик снова усмехнулся и присел на корточки рядом с Павлом. — Ты молодец, парень. И на тренировках прокачал все варианты, и в деле не спасовал.

— Где «здесь»? — Павел на миг почувствовал себя сталтехом Захарчуком, но иначе мысль пока не формулировалась. — Где это «здесь и сейчас»? В тренировочном лагере ада? В стасисном сне? Где я?

— В шаге от комы, — сказала Лера. — Механик, надо его на воздух. Ты же видишь, он совсем слабый.

— Истину глаголешь, дитя, — Механик попытался подняться.

— Нет, ответь! — Сухов вцепился в рукав бородача. — Зачем ты появился в игре? Чтобы сказать мне, где я на самом деле?! Что поручила тебе «петля-ловушка»?

— Его плющит, — тихо проронил Копейкин. — Это всё Апостол. Он его стимулятором ужалил, теперь вот отходняк.

— Ведь это ты погрузил меня в стасис, когда выносил с поля боя? — по-прежнему цепляясь за рукав Механика, прошептал Сухов. — Зачем?! И куда я попал после этого? Почему я вот уже в четвёртый раз пытался вернуть одну и ту же вещь — фугас? Что вообще происходит?!

— Правильные вопросы задаёшь, юноша, — Механик вздохнул. — Только не время сейчас на них отвечать. Сначала надо тебя в чувство привести, подлатать, а уж после и разговоры говорить да беседы беседовать.

— Я сплю, да?! — вдруг осенило Сухова. — Я всё это время лежал в стасисном сне?! Ты не часть программы «петли», поскольку никакой «петли» не существует. Ты… мне снишься! Ты погрузил меня в этот сон, ты и выведешь из него. Я понял.

— Логика в твоих догадках есть, — Механик вздохнул. — Но ты ошибаешься, Сухов. Такими связными и долгими сны не бывают. Даже стасисные.

Сухов хотел возразить, но силы окончательно его покинули. Он отцепился от рукава Механика и начал медленно заваливаться на бок, почти в натёкшую из-под Апостола лужу тёмной крови.

— Всё, он в шоке! — с тревогой в голосе заявила Лера.

— Мы все в шоке, — пробурчал Копейкин. — В моральном.

— Сухов не в моральном, — заметил Найдёнов. — В травматическом.

— У него раны от пыток, переломы, ожоги и пулевое, — Лера указала на левый бок Сухова. — Наверное, когда сюда ворвался, получил. А ведь он ещё и дрался после этого!

— И большая кровопотеря, — добавил Найдёнов. — Надо к врачам.

— Надо хотя бы сделать укол, обезболить! — Лера подняла взгляд на Гелашвили. — Жора, у тебя есть медик в группе?

— Я здесь, — сказал один из бойцов. — Только не медик, а врач.

К Лере протиснулся парень с трафаретным красным крестом на броне.

— А есть разница? — спросил Копейкин.

— Вы ведь педагогов педиками не называете?

— Понял, отстал, — Иван поднял руки.

— Сейчас введём ему противошоковую смесь, перевяжем, и всё будет в порядке, — заверил доктор, снимая ранец с роботизированным полевым медицинским комплексом РПМК, который в народе называли «репкой с маком». — Не волнуйтесь, барышня, до госпиталя довезём. Не таких довозили.

— Вы ребятки, извините, но лучше подвиньтесь, — сказал Механик вновь вынимая из специального футляра «Плеть». — Я сам его довезу, до своего госпиталя. Подполковник, не возражаешь?

— Пока что он числится пропавшим без вести, — Бойков развёл руками, — фактически погибшим. А всяких зомби мы в госпиталь не возим. Можешь забирать. Скажи только, вернёшь?

— Если сам захочет, — Механик прикоснулся к груди Сухова «Плетью».

Сухов снова провалился в безвременье, но теперь он уже не удивлялся странным ощущениям, которые испытывает человек в стасисе. Павел размышлял о другом. Прикосновение «Плети» остановило его мысли в тот момент, когда он почти молился, выпрашивая у судьбы хотя бы ещё один день внутри «петли», пусть даже и на этом же уровне. Сухову понравилось быть непобедимым и совсем не хотелось возвращаться в роковой мартовский день.

А всё, к сожалению, шло именно к этому: началось с погружения в стасис и закончилось тем же погружением. Круг замкнулся. Оставалась, конечно, надежда, что эти погружения не связаны между собой напрямую, что это не начало и конец одного стасисного сна, а просто совпадение, но…

Мысли увязали в надвигающемся стасисном сне, как мухи в патоке.

«В общем, надежда умирает последней, поэтому…»

Сухов оставил бесполезные попытки сформулировать хоть какую-то мысль до конца, и позволил наконец стасисной «отключке» утащить мутный разум в чёрные глубины беспамятства. А то и вовсе небытия, пристанища всех неудачников.