Андрей Щупов - Оккупация

Зазвенела мелочь, зашуршали купюры. Колюня торопливо рассовывал добычу по карманам. Вконец осоловевший Марат продолжал икать у стенки. Покончив с кассой, Колюня неловко полез обратно.

— Отпечатки! — вспомнил неожиданно Пескарь. — Стереть надо все к чертям собачьим.

— А что мы трогали-то? — удивился Колюня. — Вроде и не лапали ничего.

Пескарь про себя позавидовал его хладнокровию. Как будто и не он сейчас замочил человека. Впрочем, какое там — человека. Уж пожил свое, хватит. Как говорится, дай теперь другим пожить…

— Тогда уходим! — Пескарь кивнул в сторону Марата. — Поднимай этого обормота и деру отсюда!..

Он уже распахивал входную дверь, когда внезапная слабость заставила подломиться его колени. Беспричинные слезы сами собой хлынули из глаз, и, выпустив с нижней губы младенческую ниточку слюны, Пескарь опустился на бетонные ступени. В затылок немедленно ткнулся слюнявый рот Колюни. Сердце дрогнуло от незнакомого спазма, и стало вдруг невыносимо жалко. Себя, Динку, знакомых пацанов и даже этого чахлого, оставшегося в киоске старика. Марат с Колюней, остановившись за его спиной, тоже плакали. Никто не понимал, что происходит, и даже появление Динки в компании незнакомого мужчины не произвело на Пескаря никакого впечатления. Глядя на приближающуюся подругу, он размазывал по лицу слезы и рыдал, как не рыдал, наверное, в самом глубоком детстве…

Перво-наперво он занялся пожилым киоскером. Как ни крути, а молодые придурки действительно его убили. То есть, могли бы убить, не случись здесь внезапного появления Дымова. Старик был еще жив, но кровь из разорванной артерии хлестала так обильно, что было ясно: жизнь покидает этого человека, а точнее вытекает из него все с той же кровью. А потому, послав молокососов в эпилептический нокаут, Вадим вплотную подступил к старику. Хорошо, что собственное метатело после купания в пруду было налито силой и упругостью. Энергия в подобных делах решала все. Осторожно тронув пальцами шею умирающего, Вадим послал в ладони горячие энергопотоки. Сложнее было сконцентрироваться на разорванных тканях, однако и в этих операциях за последние годы он основательно поднаторел. В том же лагере не раз и не два спасал зарезанных заключенных. И порой это было даже посложнее, чем лечить рак или туберкулез. По сути, он выполнял работу профессионального хирурга, «сваривая» между собой крупные и мелкие сосуды, выжигая гноеродную ткань, сращивая мышцы и кожу. Работа была не столько сложной, сколько утомительной, требующей величайшей сосредоточенности. Спасибо, что помогали сами пациенты. Не ведая того, они подсказывали ему правильные решения, миниатюрными лимбами указывая на те или иные повреждения. Фактически они сами пытались выполнять процедуру спасения и в отличие от него прекрасно знали, что в первую очередь спасать и как. Другое дело, что собственных сил у них не хватало и без посторонней помощи ни подновить изуродованный хрящ, ни «расплавить» болезненную спайку они не могли. В каком-то смысле это можно было назвать контактом третьего рода. Вадим общался даже не с самим пациентом, а с его тонкой материей — той самой, о которой даже премудрые буддисты выражались туманно и витиевато. Он вторгался в святая святых, в царство Шамбалы, где все было зыбко и неуловимо. Наверное, именно на этом уровне подтверждалась версия о божественной сути вещей. Во всяком случае, для Дымова становилось ясно, что все видимое — лишь часть реальной материи. За водной стихией, огненной плазмой и каменными строениями тянулись совершенно одинаковые меташлейфы. Звездными лучами они уходили в невидимое подпространство, в глубину давно убежавшего времени. Законы физики здесь удивительным образом преображались, и, вооружившись соответствующей аппаратурой, можно было наблюдать, как в одной и той же математической точке электрон соседствуют с протоном, а блуждающая античастица, приходя из вчерашнего дня, убегает в завтрашний. Даже мысли одного и того же человека парадоксальным образом соприкасались с абсолютно разными мирами. У Вадима не было еще времени заняться этой темой серьезно, но кое-какие выводы он успел все-таки про себя сделать. Наверное, не самые главные, однако он не спешил и не жадничал. Кто знает, возможно, ему и не положено было вторгаться в этот загадочный мир. Та же Шамбала таила в себе нечто, что управляло всей Вселенной, через мириады каналов корректируя программы большой и маленькой жизни. Неудивительно, что соприкасаться с ней Вадим несколько опасался, наперед зная, что подступы к Богу охраняются с предельной надежностью.

Был случай, когда женщина, спасенная Вадимом от пиелонефрита, тут же подхватила инсульт, когда он справился и с этой проблемой, у нее обнаружился разрыв селезенки. Разумеется, Вадим, дежуривший возле пациентки неотлучно, восстановил и селезенку, но тогда… Тогда женщина умерла просто так. Во всяком случае, ни Дымов, ни другие врачи так и не сумели выяснить истинной причины смерти. Тем не менее, она была, и, видимо, пришло время этой женщины. Смерти был включен зеленый свет, и неотвратимое свершилось. Возможно, завтрашний день этой женщины порождал цепь событий, которым нельзя было происходить, а, может, это касалось ее следующей жизни, что ждала уже где-то на пороге и торопила клиентку сбросить последнюю ненужную оболочку. А еще был случай, когда Небесные силы в открытую отхлестали Дымова по щекам. И снова дело касалось пациента, которого неутомимый Вадим раз за разом упорно вытягивал из могилы. Тем не менее, судьба была против, и известный уральский ученый, едва покинув реанимационное отделение, возвращался в него вновь. Пять вызовов «скорой» и три констатации клинической смерти. И снова безо всякой видимой причины. У симпатичного дядечки сорока пяти лет, приложившего руку к созданию отечественных томографов, работающего над уникальными военными технологиями, никак не получалось вернуться в жизнь. Его моментально выплевывало обратно, выталкивало, словно пробку из воды. В конце концов, на последнем вызове беда стряслась уже с Аллочкой. Бедная девочка сорвалась с оконного карниза пятого этажа. Посреди зимы глупышку вдруг потянуло (с чего бы это?) вымыть окна. Она упала на асфальт, сломав позвоночник, разбив голову, серьезно повредив ряд внутренних органов. Дымов успел к ней вовремя. Практически по кусочкам склеил разбитую вдрызг грудную клетку, возродил легочную ткань, устранил черепную трещину и вновь заставил биться пробитое осколками ребер сердце. Подойди он тремя или пятью минутами позже, и ее бы не стало. Но он успел. Успел, чтобы опоздать к другому пациенту — тому самому незадачливому ученому, который именно в это время благополучно скончался на операционном столе. Эта отдавало отчетливой мистикой, попахивало присутствием чего-то такого, с чем бесполезно было бороться. Вадим и не боролся, потому что по сию пору оставался убежденным материалистом. Так было легче существовать, поскольку истинного разума, требуемого для освоения главной мировой Тайны, он в себе не чувствовал. Возможно, потому и оставался до сих пор жив — поскольку не посягал на запретное. На его долю хватало более земных вещей, как то — человеческих болезней, интриг спецслужб и неугомонных глонов.