Василий Орехов - Железный доктор

«А что, если я, спасая других, отдаю им часть собственной жизни?!» — внезапно пронеслась в голове Володи Рождественского чудовищная мысль. Честно говоря, к такому повороту событий он не был готов совершенно.

Он уже собирался с горестным стоном убрать руки с горла Марины, когда внезапно увидел, как её ресницы затрепетали.

— Жива! — изумлённо выдохнул лейтенант, хотя и понимал, что радоваться ещё рано. Теперь никак нельзя было убирать руки, пока ощущаются эти тёплые покалывающие искорки, даже если такой сеанс целительства обойдётся ему в половину жизни. Надо было срочно залатать эту предательскую дырку в горле, через которую утекала драгоценная энергия — и слава богу, что утекала она чуть медленнее, чем поступала от обезумевшего врача, иначе Марина ни за что не пришла бы в себя. И надо было держаться, держаться, несмотря ни на что, невзирая на усиливающийся шум в голове и пляшущие чёрные мушки перед глазами.

— Молодец, доктор-врач! — прохрипел Бандикут, который лежал рядом, приподнявшись на локте и жадно наблюдая, как военврач производит реанимационные мероприятия. Он не мог видеть и ощущать того же, что и Володя, однако понимал, что сейчас рядом с ним происходит настоящее чудо. — Молодец, не бросай её, вытаскивай, собака такая! Можешь ведь, лишенец!…

Внезапно его глаза закатились, и вредный карла упал на спину. Кровь продолжала расползаться из-под его тела, лицо у него стало совсем белым, словно у французского мима, и лейтенант Рождественский понял, что через несколько минут Бандикут умрёт от острой кровопотери.

Володя яростно застонал сквозь зубы. Нашёл время подыхать, чёртов гном! Нет, он определённо прилагал неимоверные усилия, чтобы достать Железного Доктора до самых печёнок. Двоих бионику, даже такому суперталантливому, не вытащить никак.

Военврач уже чувствовал, как серая муть застилает глаза. Спать хотелось смертельно. Даже не спать — тупо вырубиться, с разбегу ухнуть в сон, как в чёрное облако. У него просто не хватит энергии и сил, не хватит ни на что. Он не был уверен, что ему хватит их хотя бы на то, чтобы спасти Марину. Он гнал от себя предательские, отвратительные мысли о том, что в её мозге уже могли наступить необратимые последствия — после пятнадцати-двадцати минут клинической смерти тело ещё можно вернуть к жизни, но мозг уже никогда не восстановится, и человек превращается в бессмысленный овощ. И всё же он должен был попытаться спасти девушку — хотя бы потому, что Бандикут ради этого пожертвовал своей жизнью. Мелкой и никчёмной жизнью, надо признать, но чёрт возьми, до чего же красиво и эффектно он это сделал, маленькая сволочь. Смог бы лейтенант Рождественский так поступить на его месте?… Нет, сейчас ему ни в коем случае нельзя жертвовать собой, пока у него на руках два пациента. И выбирать придётся одного, обоих он не поднимет однозначно. И выбор очевиден. Марина — молодая девушка, ей ещё жить да жить, а ты уже старенький старичок, Бандикут. Простая арифметика. Спи спокойно, дружище…

Так рассудил лейтенант медицинской службы Владимир Рождественский.

Однако у Железного Доктора было своё мнение на этот счёт.

Не убирая одну руку с горла девушки, другой Железный Доктор дотянулся до коротышки и, кроя его трёхэтажным матом, от которого раньше у лейтенанта Рождественского завяли бы уши, с натугой подтащил к себе. Это усилие едва не стоило ему потери сознания, но Володя удержался на самой грани беспамятства. Несколько мгновений он собирался с последними силами, а затем положил ладонь на дыру в скафандре Бандикута, стиснул зубы и разделил поток энергии, направив его в два русла одновременно.

Некоторое время военврачу удавалось подпитывать своей жизненной силой сразу двоих умирающих. А потом он почувствовал, как медленно, но неудержимо проваливается в бездну. Он отчаянно пытался удержаться по эту сторону реальности, хватался за скользкие края вращающейся чёрной воронки, в которую его засасывало с невероятной мощью, однако непроглядная тьма обморока оказалась сильнее.

Они пролежали под перекрёстным огнём минут сорок — всего в паре десятков метров от Барьера. Володя несколько раз приходил в себя и снова терял сознание, потому что пытался одновременно удерживать на этом свете и Бандикута, и Марину — словно два полных ведра воды на вытянутых руках. На них никто не обращал внимания: три трупа, валяющиеся в луже крови, в пылу боя мало кого могли заинтересовать. Однако когда отгремели последние залпы и уцелевшие солдаты Ордена в панике отступили, бросив своё тяжёлое вооружение, уничтоженное военными, лейтенант Рождественский в очередной раз пришёл в себя. Он ощутил уже знакомый привкус омерзительного синтетического спирта и нашёл в себе силы скривить обожжённые крепкой алкогольной дрянью губы в подобии улыбки, потому что это означало, что он всё ещё жив.

Володя с трудом приподнял веки. На него злыми маленькими глазками смотрел сидевший рядом Бандикут, бледный как смерть, который старательно завинчивал крышечку на фляге.

— Живой, сучара, — облегчённо сказал он. — Сколько спирта на тебя извёл! Обидно было бы, если б ты помер после этого.

— Что… — попытался заговорить лейтенант, но губы плохо его слушались. Он чувствовал себя почти так же, как в книжном магазине после того, как придал ускорение мышцам — почти так же, только ещё хуже.

— Вроде всё кончилось, чё, — проинформировал Бандикут. — Наши победили, скоро парад, потом банкет. Потом танцы.

— Что… Что с Мариной? — с трудом выговорил Володя.

— Без сознания, но дышит. Рана затянулась. Что ж с вами делать теперь, а? — Полурослик сокрушённо покачал головой. — Ползите уже, что ли, к своим, голубки. Тут совсем рядом, доберётесь небось.

Володя приподнял голову. У него было такое ощущение, словно его долго отжимали в стиральной машине вместе с бельём. В теле, казалось, не осталось ни одной целой кости, однако лейтенант не был ранен — это болели все мышцы, словно он только что снёс с петель полдюжины железных дверей.

— Мне там нечего… нечего делать, Бандикут, — в два приёма пробормотал Володя. Глаза его закрывались, свинцовую голову неудержимо тянуло к земле. — Железный Доктор… он больше нужен здесь. Теперь это… теперь это и моя Зона…

— Почему я не удивляюсь? — спросил сам себя Бандикут, и сам же ответил: — Потому что ты идиот, доктор-врач. Я всегда тебе говорил, что ты идиот. Верно говорят, дуракам везде счастье. Лечить будешь таких уродов, как я? Тратить на них собственное здоровье? Оживлять, рискуя жизнью, чтобы их тут же ухлопали повторно?…

— Буду, — упрямо сказал Володя и замолчал, набираясь сил. — И мне… мне всё равно назад ходу нет, — проговорил он после длительной паузы.