Андрей Лазарчук - Темный мир

Окутанный коконом волокнистого света, черный камень, похожий на ограненное яйцо, неровно спускался с неба – быстро, но не стремительно, как бы удерживая себя на миг, и еще на миг, и еще, в небесных паутинах, но тут же продавливая их слой за слоем. Потом он сорвался и полетел вниз, кувыркаясь…

Я был ветром и облаками, дождем и туманом. От того, холодно ли мне или тепло, устал ли я или полон сил, ветер начинал дуть, или прекращался, или менял направление, или закручивался вихрем. Мое настроение заставляло облака собираться в тучи и проливаться дождем или ссыпаться градом, исчезать здесь и появляться в другом месте… я не могу сказать, что делал это своей волей и по своему произволу, нет – скорее, все это происходило потому, что было согласно со мной и созвучно моей песне… и точно так же было со зверями в тайге и тундре, птицами в небе и рыбами в озерах: я знал их ход и мог управлять им, но не по произволу одного меня, а по взаимному согласию всех. И даже заяц, который выбегал под мою стрелу и замирал, широко открыв глаза, знал, что не смерть его ждет, а просто другая жизнь…

Потом меня позвали, и я пошел.

Камень тот был воплощением могучего зла, и жестокий красный нхо, которому я собирался выбить зубы и, наверное, выбил и затупил, просто не помню этого, в сравнении с камнем казался новорожденным бельчонком.

…Я буду биться с ним, сказал я, и все замолчали. Я пойду впереди, а вы будете подпирать меня и питать мои силы, потому что битва будет долгой…

Честно говоря, я любовался собой в этот момент: какой я статный и красивый, какие у меня широкие плечи и как высоко я держу голову; все вокруг были ниже, согбеннее, суетливее и трусливее меня. И слушали они меня с опасением, втянув головы в плечи…

Я стоял перед Летучим камнем, в старом маньяке [5], с габдасом, сделанным мною из спила столетней сосны и шкуры черного козла, в ременных сапогах, с ремнем вокруг головы, на котором выжжены были изображения и имена всех тех, кто помогал мне: Радиена, Зиорава Радиена, Лейб-Олмая, свирепого Иоренгаса и страшного Оуло-Гадже. Черепа волка и волчицы, щуки и лосося, совы и чайки висели на моем поясе-почне…

Смерть и ужас колыхались передо мной; сила, решимость и жар вливались в затылок, лопатки, крестец и икры.

Я поднял габдас и запел…

Много дней прошло. Я пел, кружился, бил в габдас. Дух мой колотился о волшебную стену, окружающую камень. Нхо камня отступил за нее, лишь изредка огрызаясь. Я пускал в него стрелы огня и бил молниями. Стена, окружавшая камень, шла трещинами…

Иногда я пытался поговорить с нхо камня или выманить его наружу. Я предлагал ему свою кровь, но он только проливал ее на землю.

Мир вокруг чернел, словно обугливался. Даже снег падал серый, даже солнце подымалось как посыпанное пеплом. Я слышал, как вдали говорили нойды и вожди, что люди не переживут эту зиму. Надо было торопиться.

Наверное, я слишком поторопился. Или слишком устал и потому не среагировал…

Это произошло как в том сне… маленькое, ростом с ребенка, будто бы плотно сплетенное из веток или лозы. Оно двигалось стремительно, и я не успел ничего сделать, как оно оказалось рядом и убило меня… так и тут – черное с красным внутри, оно ворвалось в меня и тут же наполнило меня изнутри, я еще успел услышать, как рвутся легкие и желудок, а потом я стал чем-то другим, а то, что было мной, вытекло и погибло… Я – новый – выпрямился во весь рост и посмотрел на скопившихся вокруг. Они были маленькие и мерзкие. Я махнул рукой, и черный огонь смахнул половину из них, а остальные попятились, а потом бросились бежать. Это оказалось очень смешно…

Кос-та… кос-та… кос-та… кос…

Я открыл глаза. В голове гудело, как после дешевой водки. Глаза не видели ничего. То есть – ничего внятного. Все было разобрано по частям, раздергано… вот появилось светлое пятно в форме полусерпа с широким обушком, направленного острием вниз, и я очень нескоро понял, что это очертания виска, скулы, щеки и подбородка, освещенных сбоку. Потом я увидел глаза.

– Рагнара… – прохрипел я.

– Ты сильный воин, Кос-та, – сказала она. – Ах, какой ты сильный воин! Ты прирожденный нойда… как жаль, что ты не можешь остаться!..

– Почему? – глупо спросил я.

– Почему жаль? Почему не можешь?

– И то и другое… и можно без хлеба…

– Жаль – потому что твой дар не разовьется в Темном мире, а значит, будет изуродован и зачахнет. А не можешь – потому что таково твое предназначение здесь: прийти и уйти; и не спрашивай, почему так; потому. Ты сейчас упоен, но, как только встанешь, сразу начнешь торопиться обратно туда, в свой мир. Ничего с этим не поделать…

– Да, – сказал я. – Действительно, надо торопиться. Иначе он еще кого-нибудь убьет…

– Торопиться нет смысла, – сказала Рагнара. – Я разве не говорила тебе, что вы можете выйти отсюда в любой момент вашего времени – даже раньше, чем пришли сюда? Конечно, без крайней необходимости этого делать не нужно – но можно сделать так, что по вашему счету вы пробудете здесь одну минуту или даже меньше. Все равно пока еще ничего не решилось с твоей подругой…

– А что с ней должно решиться?

– Ее должны утвердить Великим вождем.

– Что?!!

– Да, это так. Старейшины хельви уже собрались…

– Но почему?

– Таков закон. Даже единственная наследница Великого вождя должна быть утверждена старейшинами.

– Единственная? Наследница? Как такое может быть?

– Предвидя плохое, мудрая Лоухи спрятала одну из сестер-наследниц в Темном мире. Марина – потомок этой спрятанной сестры. Сейчас никто не занимает место Великого вождя… Но ты спрашиваешь не о том.

– Да… Пожалуй, не о том… Но меня уже второй раз убивают за эти дни – а это утомляет.

– Бедный мальчик. Бедный ученый мальчик. Я спрошу за тебя. Было ли у тебя такое, когда ты должен был умереть или покалечиться, но ничего не случилось?

– Было. Нужно рассказать?

– Не обязательно… но если хочешь…

– Не хочу.

(…в деревне маленьким я упал с сарая на какие-то доски с огромными гвоздями и даже не поцарапался… а когда учился в седьмом классе, то упал с четвертого этажа, и тоже отделался парой синяков и ссадин… и еще… и еще…)

– Было ли, когда ты ощущал неминуемое приближение смерти и сделал что-то для того, чтобы она миновала тебя?

– Да, было.

(…стой, сказал я, и сержант Маркушкин замер с занесенной ногой. Ты чего? – медленно обернулся он ко мне, ставя ногу туда, где она стояла, – след в след. Не знаю, сказал я, но не двигайся. Я опустился на колени, на четвереньки… вот она. В траве проступила леска – тонкая, матовая, зелененькая. Черт, сказал Маркушкин, опускаясь рядом, ну ты и глазастый, очкарик. Стараюсь, сказал я. Мы сняли растяжку и пошли дальше, и скоро я ощутил еще одну, слева от нас, а потом еще…)