О'Санчес - Добудь восход на закате

Делать нечего, пришлось за спасением к курицам идти. Десятку накопил к тому времени Сигорд, полноценный червонец. Его он завернул в полиэтилен, тщательно, в три или даже в четыре куска, один поверх другого, а сверточек перемотал проводом и сунул его в щель в стене на втором этаже, чтобы если кто забредет в его логово — так на глаза случайно бы не попался... Можно было идти сдаваться. Сигорд расправил тряпье на лежанке, с понтом дело покрывало, — чья-то бывшая скатерть с коричневами разводами пятен — и пошел.

Когда надо — фиг пробьешься, а когда не надо — под белы руки ведут: Сигорд, решив про себя пройти через казенное милосердие и таким образом на время очиститься, — не духовно, так хотя бы физически, — робко надеялся все же, что дадут ему от ворот поворот и будет он ковылять по жизни чешущимся, но свободным... Получаса не прошло, как был он уже в душевой, единственным в то утро спасаемым мазуриком. Хлоркой пахло немилосердно и вода была не сказать чтобы впору — то она холодная, то почти кипяток, но мыло в руки — и мыться можно...

— Под ноль.

— Как, совсем?

— Брови оставь и ладно.

— Вот сейчас как тресну машинкой в лоб, тогда у меня пошутишь! — Впрочем, тетка-парикмахер сердитой не была, просто долгие годы работы с бомжатником помогли ей выработать наиболее уместное в этом мире поведение. Под ноль — так под ноль, это всего проще. Да она часто и без спросу корнала налысо, иногда и женщин, если со вшами, а тут спросила — взгляд у этого нищеброда не такой какой-то... Не мутный.

Сигорд стоял перед зеркалом, голый, как раз после пострижки очутился, перед второй помывкой: впервые за многие-многие годы он обратил внимание на себя... Ужас какой. Да, он не первой молодости, он это конечно же осознавал, но... эта коричневая шея на тощем синеватом тельце. Руки-плети почти до колен, ноги худые и кривые, словно из разных концов задницы растут... И задница... Костлявая и в то же время дряблая... Доходяга. Весь худой, одни ребра, а на животе — складки... И грудные мышцы, вернее, то, что когда-то было мышцами — двумя отвратильными дряблыми маленькими мешочками свисают... Сигорд никогда не был физически сильным человеком, даже в своем благополучном прошлом, но вот это вот... Боже, как оно все по-уродски сложилось...

— Ну ты красавЕц! Хоть к господину Президенту на прием! Брови оставила, как просил. Следующий! Нет никого? Все равно: вперед, вперед, ковыляй, потом на себя налюбуешься, видишь, даму привели с зоопарком на голове! А ты говоришь — нет никого. Гуляй.

И рот старческий... Тело зачесалось и под казенной одеждой, хотя после двух помывок грязи уже нигде быть не могло, видимо старое раздражение, или хлорка на одежде разъедает кожу... Сигорд повел по щекам корявыми пальцами и расплакался. Конечно, если бы хотя бы зубы с обеих сторон вставить, так не столь ужасно все бы это смотрелось... Что?..

— Смотрю, не новичок здесь? Садись. Вернее, присаживайся, отсидеть всегда успеем.

— Третий раз.

— Что?

— Третий раз, говорю. А ты?

— Пятый, или восьмой. А может и пятнадцатый... Я у них колеса чиню. — Собеседник с гордостью хлопнул себя по культям. — На этой точке у них завхоз — народный умелец, классный мужик, вот он мне забесплатно чинит. Тележку, колесики на ней и култышки. Предпочитаю время от времени ошиваться в этой юдоли всеобщего сострадания, нежели в государственной богадельне на постоянной основе. Курить есть?

— Нет.

— А у меня есть пара штук. Пойдем раскумаримся, а то я сегодня еще ни в одном глазу, поламывает малость без вина, так хоть табачком повеселимся. Только тебе придется меня нести, но я легкий... Легкий, легкий, не сомневайся. Сажай на спину — и в курилку, в туалет. Там высадишь на подоконник. Спички у меня тоже с собой.

— Ну, садись, подвезу. А... не это самое?..

— Чего? Завтрак мы уже пропустили, до обеда четыре часа. Проповеди тоже пропустили, физический труд нам с тобой не по кондициям, не заставят... Койки только после обеда покажут... так что нам с тобой курить, да треп тереть, да сидеть в сракной комнате, брошюрки читать...

— В какой?

— Шутка такая. Не в сракной, а в красной, игра слов. Оп па... Поехали.

Безногого знакомца звали очень смешно: Титус. Впрочем, откликался он и на Августа. Смуглый, скуластый, видимо, с индейскими примесями, лет сорока на вид. Ног у него не было по самые ляжки.

— Титус Август!

— Ну, я.

— Пожалуйста без «ну», господин Август, храпеть вы будете в спальне, но не в аудитории. Если вы не читаете, то хотя бы другим не мешайте. И не мните, пожалуйста книгу. И если вам что-нибудь непонятно — поднимите руку, позовите, спросите, я подойду и отвечу по мере моих скромных возможностей.

— ...положеннных мне Господом, — прошептал Титус, кривляясь украдкой в сторону Сигорда. Голос его был хрипл, потому что он действительно заснул прямо за столом, даже и не пытаясь, в отличие от Сигорда, читать и слушать пресные спасительные благопоучения. Титус рукавом утер слюнявые спросонья губы, попытался зевнуть со стиснутым ртом, потом все-таки прикрыл ладонью...

— Скука. По идее, это она бы должна читать нам божественное, жития святых, или еще какую чудь, а она...

— Да тише ты, опять сейчас наорет...

— Слушай, точно как в школе, да? Жил и не думал, что за миску бесплатного супа вернусь в прежнее униженное состояние...

— Это точно. Но ты потише. Можно же так кемарить, без храпа. Сколько там до обеда?

— Скоро уже. А ты что, думаешь, ты не храпишь? В каждой ноздре по свистульке.

— Да? Что, серьезно?

— Ну, это еще не храп, но сопишь знатно.

— Титус Август!

— Все, молчу я, молчу. Это с голоду...

Суп гороховый оказался наваристым, вторым блюдом прыгнула в желудок отварная рыба поверх настоящего картофельного пюре, а чай оказался пресным и полусладким.

— Это нам повезло с гороховым супчиком. Здесь на неделе в среднем пять дней постных, никакого тебе мяса и бекона, но на сахар и заварку — всегда жмотничают, даже и в скоромные дни.

— Да знаю я, — Сигорд улыбнулся новому товарищу, — я же здесь третий раз, я же тебе говорил...

— Ну а я сотый. Покурим? У меня есть заначка — пара штук.

— Опять заначка? Давай, Рокфеллер! При случае отдам, не забуду, не сомневайся.

— Да ладно... Вези скорей, а то после обеда сил моих нет — как курить хочется...

В приемке, в своего рода маленьком карантине, кроме них почти никого не было и никто не помешал им занять место в курилке у самого окна, с подоконником для Титуса.

— Поможешь барахло перенести? Матрас, подушку? — Сигорд ухмыльнулся и наморщил нос. Во всем мире люди одинаковы, хоть в обезьяннике, хоть в приюте, хоть лягавые, хоть калеки...

— Слушай, Титус, ты вообще... Я бы тебе и без курева помог. Не стыдно, а? Подмазчик хренов.