О'Санчес - Добудь восход на закате

И чудо случилось: акции докатились до шести сорока и вновь поползли вверх. За десять минут до конца торгов Яблонски оглянулся на Сигорда, получил утвердительный кивок и в мгновение ока продал два «десятилотовых» пакета, по сто тысяч акций каждый.

— Семь шестьдесят пять! Вот что значит капиталистическое упорство и социалистическое терпение, товарищ Яблонски! Тридцать тысяч талеров за одни лишь сутки легкого томления! Сколько всего получилось, прикинь? Общее «итого»?

— Ни хрена себе, «легкого томления»! — У счастливого Яблонски прыгали губы и дрожали руки. — я чуть в штаны не наложил от такой биржевой игры. Но все хорошо, что хорошо кончается. Семьсот тысяч ровно, тут и считать нечего.

— Ничего, ничего, завтра наложишь, — утешил его Сигорд, — когда они опять в гору полезут. Семьсот тысяч навара! Считай, за три дня почти полторы сотни тысяч долларов... Вот бы всегда так...

— Да, это было бы замечательно, слов нет. Но если бы эти прибыли сопровождались нервотрепками, подобными нынешней — о, нет, милостивые государи, благодарю покорно: Ян Яблонски предпочтет остаться бедняком, но живым и здоровым бедняком, не заикой и не неврастеником! Я сказал.

Сигорд рассмеялся на эти слова и даже тихонечко поаплодировал...

Бедный Яблонски, бедный Сигорд! Что такое настоящая неврастения они стали понимать только к концу следующего дня, который случился на пятницу, последний биржевой день недели, когда цена акций «Южного побережья» не только не упала, но приподнялась еще на талер тридцать пять пенсов и составила ровно девять талеров за одну обыкновенную акцию. Вслед за обыкновенными поползли вверх и привилегированные, но Сигорд с самого начала своей биржевой «карьеры» начисто игнорировал «привилегировки», не смотрел он на них и сейчас — тоже почти на талер выросли? — бог с ними.

Выходные тянулись медленно, как никогда. Не пилось Сигорду и не елось, в телевизоре одна дрянь, в женщинах ни малейшей потребности, причем уже целую неделю... Возраст? Или азарт к деньгам на себя все инстинкты переключил? Скорее всего — первое, но так хотелось бы взять за объяснение второе. И не читалось, и не спалось. Хорошо — сын отвлек, пообщались тепло и не наскоро. Скорее бы понедельник.

— Так... Ты что губами шевелишь, в уме умножаешь? Двести семьдесят тысяч наших талеров — вон они висят, в чужой свободной продаже.

— Ну а что вы хотите — рынок, свободный рынок. Нам грех жаловаться, мы свое сняли. Вон, смотрите, девицы кружатся и скачут, скачут и кружатся. Они надеются, что вы еще до обеда подпишете ведомости и распорядитесь насчет банка.

— А, точно! Распоряжаюсь... подписываю... отдай им. Кстати... Ты что им объяснил?

— Договоренное, не сомневайтесь. Сказал, что лед тронулся, что пошли хорошие сделки и наше положение стало более благоприятным, что премия в два оклада каждому — это не сколько плата за прошлое, сколько аванс на будущее, что если все вместе будем работать, дружно и результативно, то и премии не замедлят себя ждать. Все правильно, ничего я не упустил?

— Нормально. О прибавке к окладу не заговаривали, не намекали тебе выяснить?

— Этого не было. Они же не знают, сколько именно мы приподняли на сделке, так что и аппетиты у них не разрослись. — Когда Ян Яблонский улыбается — на это стоит посмотреть: маленький, грудь колесом, лоб и щеки красные, вихры в разные стороны... Что-то в нем такое детское появляется, очень симпатичное.

— Дай бог и дальше пусть не знают. О боги! О, Марс и Юпитер, Ян! Девять пятьдесят. О, мое больное сердце!

— Да? У вас не сердце, а булыжник, так что вы тут не изображайте. В мире бесконечное количество акций, которые в эти минуты поднимаются, падают, обогащают, разоряют — что же нам, круглые сутки рыдать по этому поводу и кататься по грязному полу?

— А почему не помыт, если грязный?

— Это фигурально, пол с утра мыт, я уборщицу застал. Так вот, надо понимать, что отныне это — чужие акции и пусть они хоть в цветы превращаются, нам-то что? Были наши — теперь чужие.

— Нет, господин Яблонски, наши-то акции лежат себе в параллельном пространстве, невыпущенные и неторгуемые, сто экземпляров, по номиналу каждая, а эти — вон они как, шевелятся и золотом звенят. Все. Покупай. Восемь лотов.

— Что??? — Ошеломленный Яблонски брякнулся на стул — услышал, впитал, и ноги не сдержали.

— Живо, я сказал. Бегом на площадку, инфаркт на потом оставь. Бегом, Ян, пожалуйста бегом!

Яблонски встал — чудо: ноги разогнулись с легким хрустом и понесли своего владельца «на арену», место, где брокеры, подобно безъязыким павианам, сбитым в одну стаю, махали руками, рычали, потели, воняли — совершали сделки на пальцах...

— И теперь что? Миллион пятьсот двадцать тысяч, как в омут. На десять меньше, чем сняли. Сигорд, вы опасный сумасшедший.

— Десятка нам в утешение все-таки будет, похоже это традиция. Впрочем, нет: на радости и премии нам четверым ушло куда больше, нежели зафиксированные десять тысяч прибыли. Плюс социальные отчисления...

— Вы специально надо мною издеваетесь. Объясните пожалуйста, зачем вы это сделали? Да, вы начальник, владелец контрольного пакета, как это говорится — босс, но...

— Не трусь, дорогой. Помнишь, ты первый заметил и мне показал некие закономерности на нашей бирже?

— Помню, но какие именно вы имеете в виду?

— Те самые, что по понедельникам снижают торговую активность на пятнадцать-двадцать процентов против обычного, и что подталкивают брокеров переключаться с акций на векселя.

— Да, обычное дело. Циклическая активность, только по векселям она коррелирует не с недельными, а, скорее, с квартальными началами и окончаниями. Но в этом никакой мистики нет, все объясняется довольно просто...

— Пусть просто объясняется, но сегодняшняя активность сугубо избирательна и никак не касается недельных закономерностей. Помнится также, ты составлял для нашей пользы и удовольствия группы контор, обслуживающих нужды «быков», играющих на повышение. И «медведей»...

— ...играющих на понижение. Кажется, я ухватываю вашу мысль... Точно! Суетятся «быковые». Ну-ка... Смотрите-ка, Сигорд: «медвежки» тоже покупают.

— Кто бы мог подумать??? Да, покупают, но не для себя, а на заказ, бьюсь об заклад! Интересная закономерность, не так ли?

— Они почти все и почти всегда не для себя, а для клиента. Ну и что теперь? Да, чуть поспокойнее стало на душе, но все равно...

— Я слушаю, слушаю, говори. Хоть я и босс, а всегда готов внимательно выслушать нудные жалобы малых сих. — Сигарета опять обожгла пальцы, и Сигорд опять зашипел... — Мундштук надо, только настоящий, дорогой.

— Это я малый сей? Пусть так. Но не входят в одну воду дважды, Сигорд, вот что вы поймите! Если мы сыграли удачно — честь нам и хвала, зачем же поддаваться всеобщей истерии? Это они там пусть...