Олег Серегин - Дикий Порт

Ценкович весело щурится.

Они обмениваются понимающими взглядами.

Л’тхарна шагает от арки. Он сейчас в ипостаси верховного вождя, и именно поэтому одет на человеческий манер. Охрана корсарского короля может щеголять воинской атрибутикой и наводить страх, но малейшая угроза в облике официального лица – и х’манки разом вспомнят, с кем они воевали в обе Космические. Силуэт облаченного в длинный плащ, невысокого для своей расы Л’тхарны похож на человеческий.

…Когда-то Рихард перепутал. В сумерках, глядя со спины.

Без доспехов. Без зажимов на косах и браслетов. Даже ожерелье вождя Л’тхарна оставил: символ растиражирован в культуре х’манков и вызывает неприязнь…

Это не горшее из унижений, которые ему выпадали.

Рихард думает, что если разразится долгожданный скандал, с Кадары действительно могут снять оккупацию. В конце концов, существует же Декларация прав разумных существ. Должны снять.

– Официальный представитель и верховный вождь расы ррит, – спокойно, почти равнодушно произносит он. – Л’тхарна аи Р’харта…

Ценкович, не колеблясь, протягивает руку.

Они продолжают прогулку. Беседа смягчается. Л’тхарна, чуть в стороне – сказываются годы работы – молчит, не вмешиваясь. Семитерранин не стал задавать рритскому вождю вопросов и выяснять степень его лояльности человеческой расе. Однако мера лояльности самого Ценковича Порту заместителя Начальника беспокоит.

Окрестности живописны донельзя. Вдали появляется группка анкайи в церемониальных облачениях – эттаин, чиновники высшего ранга. Люнеманн не выдерживает и снимает с запястья браслетник, ловя кадр.

Ценкович благодушно смеется.

– И были они смуглые и золотоглазые, – цитирует он, хотя ни смуглыми, ни золотоглазыми анкайи назвать нельзя. – Древняя фантастика порой чудное чтение…

– Кстати о фантастике, – улыбается Рихард. – Вы знаете, какие слухи о вас ходят?

– Мы их коллекционируем, – доверительно сообщает Ценкович.

Люнеманн в задумчивости вертит браслетник, ища ракурс для нового снимка.

– И насколько велика коллекция?

– Преизрядна.

– Евгеника? – предполагает корсар.

– Куда же без нее? Хотел бы я знать, как мы это успели за пятьдесят лет… но если нравится – пусть будет.

– Модификации генома?

– С подробнейшими разведданными, – кивает триумвир. – Даже результаты экспериментов, отчеты, с риском для жизни похищенные из лабораторий Урала. Мне и самому интересно, чего добилась наша наука, так что я ознакомился. И это было поучительно, доложу я вам.

Рихард приподнимает бровь в ожидании.

– Даже в специальной литературе не встречалось мне такого чистого шизоидного бреда, – мечтательно говорит Ценкович. – Не говоря уже о личной практике.

– Зато какова легенда! – усмехается Рихард.

– По литературному заказу на этот сюжет на Земле уже написано и распродано шесть романов, – разводит руками триумвир. – Один экранизируется.

Впечатленный Люнеманн хмыкает.

– И если в кране нет воды, – философствует Ценкович, – то в этом тоже мы виноваты. Что здесь можно сказать? Здесь можно только сесть и заплакать. Если наши молодые специалисты более компетентны, чем их молодые специалисты, значит, мы занимаемся жесткой евгеникой. Это даже не паранойя. Это просто зависть.

Они добрались до самой арки: еще пара шагов, и под ногами окажутся камни мозаики. Становится жарко, но оба человека облачены в биопластиковые костюмы, и вещество, повинуясь воле хозяев, корректирует температуру. Ветер стихает, на парк опускается послеполуденная дремота, и, кажется, вокруг угасает всякое движение.

Ноздри Л’тхарны вздрагивают, желтые глаза сужаются, зрачок тает в золотой лаве. Он поднимает голову, и…

Дрожь.

Свист.

Пуля уже в воздухе, х’манку от нее не уйти.

У Л’тхарны не остается времени думать.

…словно вернулись на миг старые, злые военные времена. Рывок гибкого мощного тела – удар – зверь и человек катятся, сплетенные, по камням, человека почти не видно, кажется, что сейчас ррит запустит клыки ему в горло, алая кровь зальет камни анкайского сада…

И звук выстрелов как нельзя лучше подходит к видению.

А потом человек в белом, как лебединое крыло, плаще, перекатывает неподвижного зверя на спину и тревожно склоняется над ним. Подползает, садится на подогнутые колени; осторожно поднимает голову ррит.

Черные веки разлепляются, приоткрывая кусочек помутневшего золота.

– Р-рйи… х-хар-рдх-х… – во всегда чистой речи начальника охраны прорезается дикий древний акцент. Кровь вытекает с обоих краев пасти, зеленовато-черно-коричневая маркая жидкость хлещет Люнеманну на брюки, безнадежно губя белейший, от лучшего кутюрье королевский костюм.

– Л’тхарна! – начальник Порта панически хватается за браслетник, сигнал тревоги по всем каналам и врача, врача, врача, немедленно! «Пули… – мечутся мысли, заставляя руки Люнеманна, спокойные руки пилота, дрожать, – сколько… в легких… позвоночник – цел ли позвоночник?!»

– Это… ерунда, – почти чисто выговаривает раненый и жутко кашляет. – Р-рйи-хар-рд… все в пор-рядхке…

– Когда врать научился? – остервенело выдыхает Люнеманн и сейчас же, сдавленно, – нет, я тебе умереть не дам…

Перстень с аметистом, перстень с бриллиантом: рука корсара оглаживает щеку Л’тхарны. Пальцев Люнеманна слабо касается язык ррит, и зрачки уходят под черные веки.

Рихард грязно ругается.

Семитерранин, прижавшийся к опоре под аркой, рефлекторным движением поднимает к уху браслетник: ему пришел вызов.

– Элик, с тобой все в порядке? – тихо, по-русски спрашивает женский голос. – Какое-то у меня чувство нехорошее, уже десять минут как. Я уж на всякий случай… петь попробовала…

Ценкович молчит, закусив губу. Ассирийские глаза странно блестят.

– Элик? – тревожится в трубке женщина, – Эличка?!

– Спасибо, Тишенька, – шепчет он, – родная моя… уберегла.

– Что?

– Полный порядок, милая, – с прежней бодростью рапортует бородач. – Через полчаса буду.

– Дожидаюсь…

Медленно, глядя прямо перед собой, Элия Ценкович, министр и триумвир Седьмой Терры, складывает браслетник и замыкает на запястье. Так же медленно подходит к оцепеневшему Люнеманну.

– А ведь это не в вас стреляли, местер Рихард… – до странности мягко сообщает он, встречая дикий взгляд Начальника Порта.

– В кого? – беззвучно уточняет тот, зная ответ.

– В меня.

В адмиральском кабинете было просторно. С электронных обоев сиял летний день где-то у подножия гор – полная суточная запись. Солнце катилось по небу как положено, не дергаясь и не пятясь украдкой за облаками. Рядом порхали бабочки, и светлые пики то ли Альп, то ли Карпат сияли вдали.