Тимур Туров - Полукровка

– Возьмите чернокнижника, – рявкнул князь, – и замуруйте здесь вместе с его алхимической ересью.

Молодцы засуетились. Подземелье наполнилось новыми людьми. Кто-то уже тащил книги, чертежи, колбы, порошки и реторты.

Князь стиснул челюсти. Губы его превратились в тугую бескровную нить. Каменщики принялись за дело. Князь жестко ухмыльнулся:

– Принимаю твои обещания и отпускаю тебя. Совсем. Выберешься сам, если ты такой великий маг.

И быстро отошел в сторону, чтобы не видеть лица Аристотеля...

В голове был туман. Володя чувствовал себя не то итальянским зодчим, не то Московским князем. Потом ощущения обострились, и он понял, что все это было сном, видением. А он на самом деле человек, живущий в то время, для которого и Аристотель, и Иоанн – преданья старины глубокой.

Глаза открывать он не торопился. Память восстанавливалась какими-то вспышками, рывками. Отдельными кадрами. Словно фотографии из прошлого.

Вот он на лекции, а вот решает прогулять две оставшихся.

Едет к Ольге. Метро. Цветы. Подъезд.

Джинна. И второй возле машины с аэрографией в виде жарких языков пламени, лижущих капот, крылья и двери.

Володя вздрогнул. Сквозь тряску осознал, что именно сейчас его везут в том самом «Рав 4» неизвестно куда и неизвестно с какой целью.

– Ты его не пришиб? – поинтересовался голос с переднего сиденья.

– Нет, – отрезал второй, сердитый, с водительского.

Этот голос Володя сегодня уже слышал.

– А чем ты его? – не унимался первый.

– «Пустой пузырь». Он отключился, как миленький.

– Так же и удушить можно.

– Ты за ним следишь или нет? – обозлился сердитый голос. – Он очухивается.

Володя поднял веки. Он успел только понять, что лежит на заднем сиденье, да заметить недовольный взгляд ярко-алых глаз. Потом что-то с силой долбануло по голове, и снова накатилась темнота.

...Застенок оставался все тем же. Только выхода больше не было. И людей не было. Ни князя, ни прислуги. «Без окон, без дверей полна горница...»

Аристотель сделал несколько шагов, споткнулся и со злостью поддел ногой валявшуюся на полу книгу. Легче не стало. Но злость ушла, а мысли потекли ровнее.

Какое ему дело, кто его сюда засадил? Сейчас отсюда надо выбраться. Фиораванти подошел к стене, прижался телом к свежей кладке и вслушался, ловя малейший звук или вибрацию. Но за стеной никого не было. Ни каменщиков, ни охраны, ни князя – никого.

Зато он прекрасно ощущал источники, что били совсем рядом. Благо, сам снимал с них то странное, перекрученно-хитрое заклинание. Эх, жаль, что, когда уезжал, по соглашению с местными разорвал привязку и не может более восстановить силы.

Итальянец немного расслабился. Забормотал нечто ни на родном наречии, ни на языке Московии. Пальцы его сложились в причудливую фигуру, кончики их начало немного жечь. От руки пошел белый свет, выкристаллизовался в бело-голубой светящийся шар. Достигнув размеров княжьей шапки, шар отделился от пальцев архитектора и неторопливо поплыл к потолку. В застенке стало светло. Так-то лучше.

Аристотель осмотрел разбросанные по полу останки бывшей своей алхимической лаборатории. Книги сейчас были бесполезны. Начертанное собственной рукой он помнил и без того. А вот брошенный потухший факел оказался весьма кстати.

Итальянец опустился на колени и поднял остаток факела. Обгоревшая сторона его пачкалась, оставляя черные следы. Фиораванти улыбнулся, поднялся. Хрустнули колени.

«Надо больше двигаться», – подумал между делом.

Страх окончательно ушел, оставив место трезвому расчету. Зодчий вел себя так, словно уже был на свободе. Словно не замуровал муроля великий Московский князь.

Он постоял с минуту, что-то прикидывая. В памяти всплыли планы подземных ходов. Отдельные чертежи сложились между собой, образуя целостную картинку лабиринта. Шагнув к выбранной глухой стене, Аристотель уже точно знал, что делать. Это для других она глухая – не для него. Он точно знает, что по ту сторону кладки коридор, ведущий совсем в другое место.

Остаток факела ткнулся горелой стороной в стену. Твердой рукой Фиораванти провел линию. На стене возник нехитрый, хоть и незнакомый простому смертному символ. Все. Полдела сделано.

Аристотель улыбнулся, отбросил факел и щелкнул пальцами. Шар, сотканный из бело-голубого света, потух. В застенке воцарилась темнота. И в этой темноте зазвучал хриплый голос итальянца.

То, что он говорил, не поняли бы ни русские, ни византийцы. Даже из собратьев вряд ли кто-нибудь уразумел бы смысл сказанного. Заклинание было редким и древним, и не рогатые маги серой сферы принесли его в этот мир.

А Фиораванти все повторял и повторял одно слово. Повторял как молитву. Бубнил, словно пономарь или помешанный. И от слова его, повторенного многократно, вспыхнул светом знак, начертанный на камнях.

Аристотель замолчал и прижался к стене. Свет не грел, от кладки тянуло холодом и сыростью. Но маг прижимался к ней сейчас, как к любимой женщине. Так длилось какое-то время. Потом тело его начало медленно погружаться в кладку, как горячий нож в холодное масло, покуда зодчий не стал с ней единым целым. И тогда символ на стене прощально вспыхнул и погас.

Застенок погрузился во тьму, в которой не осталось ничего живого.

Тень отделилась от стены и замерла в темноте потайного подземного коридора. Фиораванти потратился изрядно, и теперь немало времени пройдет, пока он сможет восстановить силы.

– Благодари, князь, – пробормотал себе под нос, – что я не злопамятный. А то бы явился тебе ночью синий и некрасивый.

Передохнув пару минут, он по памяти выбрал направление и беззвучно, как привидение, заскользил по коридору.

Сзади послышались шаги. Фиораванти вздрогнул. Не могло здесь сейчас никого быть.

– Не туда идешь, дейвона, – голос был знакомым и доброжелательным.

Аристотель повернулся. За спиной стоял Кучкович.

– Как же «не туда»? – усомнился зодчий. – А то я свои чертежи не помню?

– Чертил ты, строили другие, – пожал плечами тот. – Идем. Расскажешь, как выбрался, а мы тебя за это к источнику отведем, позволим силы восстановить. Вы с князем нас порядком напугали...

Значит, все же Иоанн его по собственной воле замуровал. Маги ни при чем. А чертежи, выходит, переврали. Повезло еще, что тот коридор, в который он из своего каземата вышел, в нужном месте оказался.

Аристотель представил себе, в каких муках умирал бы сейчас в стене, если бы князю взбрело в голову изменить план и тут и перенести коридор на пару саженей в сторону.

Фиораванти мотнул головой, отгоняя страшные мысли, и поспешил за Кучковичем...

На этот раз Володя осторожничал еще дольше. Вновь получать по башке не хотелось, потому он лежал и вслушивался. Но никаких звуков не было. И тряски не было. Зато лежал он теперь не на мягком сиденье, а на чем-то твердом и холодном.