Тимур Туров - Полукровка

– Ты чертовски прав, Сальваторе, – заметила женщина. – Может быть, ты расскажешь тогда, кто посвятил его в это старое? Я такого старого не знаю, а я не последний маг на этом свете.

Сальваторе тоже поспешил спрятать глаза. Женщина смотрела так властно и пронзительно, что выдержать этот взгляд мог бы не каждый. В ее землячестве не мог никто, потому она в конечном итоге его и возглавила.

У джинна все просто – кто сильнее, тот и правит.

– Кто? – испытующе вопросила она.

Голос прозвучал с такой мощью, что оставить вопрос без ответа не решились бы даже бездушные стены.

– Возможно, его отец...

Глаза главы землячества свирепо полыхнули, грозя прожечь на стене еще пару пятен. Сальваторе почувствовал неодолимое желание съежиться. Поглядел на товарища и почувствовал, что не одинок в своих желаниях.

Однако готовая обрушиться на их головы гроза прошла мимо.

– Его отец – ничтожество, – удивительно спокойно и холодно произнесла женщина. – Его отец никогда не был серьезным противником. Весьма посредственный маг с комплексом маленького начальника. Скорее я поверю в то, что этому заклинанию научил мальчика ты, чем в то, что старый осел мог хотя бы раз в жизни столкнуться с чем-то такого уровня. Не говоря уже о том, чтобы запомнить, научиться применять и передать это умение другому. Кудимов, нынешний глава «Стального щита», немногим лучше, хотя и сильнее. Еще варианты?

– Возможно, стоило бы спросить у него самого? – предположил Сальваторе.

– Стоило бы, – снова разъярилась джинна. – Если бы он был здесь. Как вы могли его упустить?

– Кто мог предположить, что он способен вырваться?.. – начал Сальваторе.

– А зачем надо было вообще делать так, чтобы у мальчика возникло желание бежать? Зачем надо было играть в бандитов мелкого пошиба? Зачем? Неужели нельзя было просто мирно поговорить и пригласить? Надо было обязательно тянуть на аркане?

– Я все исправлю, – горячо заверил Сальваторе. – Я найду его и приглашу.

Джинна снова охладела и только покачала головой.

– Нет, теперь он вам не поверит. Здесь надо действовать иначе. Вызови ко мне шакала.

Ник проявил невиданную заботу и доставил Володю аж до подъезда. Настоял на том, что довезет, сказал даже, что волнуется. Правда, словами это и ограничилось, ничем другим отец волнения не выказал. Оттого оно казалось наигранным.

Всю дорогу обратно молчали. Володя немного отогрелся. Мысли ползли вяло. От нечего делать он начал присматриваться к отцу. И результаты наблюдения оказались поразительными.

Ник выглядел так, словно ехал в машине один. Будто не было в ней его сына Володи. И вообще никого живого не было. А вместо родного человека, о котором он заботится, на пассажирском сиденье лежит чемодан с дорогостоящим оборудованием. Оборудованием, за потерю которого можно получить нагоняй от начальства или даже, образно говоря, оказаться на улице без порток. Потеря тяжелая, но не смертельная.

От осознания этого Володе вдруг стало смешно и тошно. Машина свернула на Рублевку, с нее на дублер, оттуда на Крылатские Холмы, а Володя все смотрел и смотрел на отца со смесью каких-то совершенно новых чувств, которые сам еще до конца не осмыслил.

«Акцент» въехал во двор, притормозил у подъезда. Ник повернулся к сыну.

– Прибыли.

Володя кивнул. Николай поежился под его взглядом, теряя весь свой лоск и начиная походить на облезлого кота.

– Что? – спросил он рассеянно.

Володя молча мотнул головой.

– Ты на меня так смотришь, мой мальчик... – пробормотал Ник. – Что-то случилось?

– Значит, источник, – произнес Володя, не понимая еще толком, о чем говорит. – Ты ради него меня нашел, да? Я тебе нужен, только чтобы заполучить этот источник?

– Ты сам не знаешь, что несешь, – ответил Ник. – Все сложнее, чем ты можешь себе представить. Москва – огромный город. В нем сотни магов, которые ведут себя, как пауки в банке. Ты интересен многим. Они ищут тебя именно ради того, чтобы использовать. Я нашел – потому что ты мой сын.

Володя отвернулся.

– Я отыщу тебя на днях, мой мальчик.

Володя вновь кивнул и молча вышел. Хлопнула дверца машины, отгораживая его от отца. Хлопнула дверь подъезда, отгородив от всего мира. Хлопнула дверь квартиры и дверь комнаты, отгородив от самых близких людей. Он остался наедине с попыткой понять, а понимания все не было. А вернее, Володя боялся и не хотел понимать очевидное, слишком гадким было это понимание, уже озвученное, но еще не принятое.

С работы его все-таки уволили. Владлен Александрович, как и следовало ожидать, оказался непреклонен, но играл в щедрость.

– Пиши «по собственному», – по-барски разрешил он.

Володя сидел перед начальником, который пропадал где-то не одну неделю и, по слухам, был счастлив и пахуч, как парфюмерная фабрика. По слухам. Сейчас лик Саныча был мрачен, а несло от него тяжелым потом. И на рабочем месте он торчал с самого утра.

– Баба бросила, – шепнул напарник.

Но вдаваться в подробности не хотелось.

– Владлен Александрович, за что? – Володя поймал себя на просительных интонациях.

Подобный тон его раздражал, но сладить с собой он не мог. Слишком обидно было за просто так терять работу, которая нравилась.

– За прогул, – отрезал Саныч.

– У меня были серьезные причины... – начал Володя.

– Знаю, – перебил начальник. – Поэтому пиши по собственному желанию. Не хочешь – уволю по другой статье.

Володя закусил губу от обиды и взял протянутый лист формата А4. Хотя такой объем был явно лишним – текст заявления умещался в одну строчку. Еще пять занимали шапка и подпись с датой.

От начальства он вышел с трудовой книжкой в руках и безмерной тоской на сердце. Переглянулся с напарником, но тот под взглядом Саныча не решился даже подмигнуть на прощание, не то что заговорить.

Последний раз окинув взглядом родную фотомастерскую, Володя вышел на улицу. Снаружи было холодно и промозгло, но он не обратил на это никакого внимания. Он терял сейчас что-то важное и, хотя пытался убедить себя, что это всего лишь работа, что такая мастерская не одна в городе, что без дела он не останется, на душе было паршиво.

В метро спускаться не стал. Взял в палатке бутылку пива, пакет чипсов и сел на опустевшем бульваре. В груди скреблась тоска. Было жаль потерянной работы, на которую еще вчера вроде бы плевать хотелось. Было жаль потерянного фотоаппарата, про который накануне даже и не вспомнил. Конечно, не вспомнил. Как можно думать о таких мелочах, когда борешься за жизнь?

Мелочи всплывают позже, когда жизнь отвоевана. Когда все происходившее днем раньше кажется высосанным из пальца бредом, а то, что потеряно, – настоящей жизнью. Хоть даже это и неправда.