Тимур Туров - Полукровка

А в чем ложь? Пока не появился отец, он жил родителями, Ольгой и фотографией. Родители в мгновение ока стали неродными, фотография потерялась чуть позже. Нет больше ни фотоаппарата, ни работы. Радости нет. А что взамен? Понимание того, что мир совсем иной? Нечеловеческие способности? А какой от них толк? Единственное, что у него осталось, – Ольга. Но и та отдалилась. Не из-за себя, из-за него. Из-за недосказанности. А как ей расскажешь, как объяснишь то, что происходит?

Володя огляделся, словно пытаясь отыскать собеседника. Но поблизости не нашлось даже завалящего бомжа. То ли рано было, то ли холодно. Никого, лишь облезлая собака. Пестрая, с лисьей мордой и непомерно большими ушами. Пес, прихрамывая, трусил мимо, и взгляд у него был по-человечески ищущим.

– Эй, – позвал Володя.

Собака остановилась и оглянулась.

– Иди сюда. – Володя перевернул пакет, высыпая чипсы на подтаявший снег.

Псина покосила глазом и осторожно подошла ближе. Поглядела недоверчиво на чипсы.

– Ешь, – подбодрил Володя.

Собака отвела взгляд. Из алой пасти вывалился мягкий язык. Пес осторожно подхватил чипсину и захрустел.

– Видишь, как все просто, – произнес Володя. – Тебе дают, ты ешь. А потом, когда тебя прикормили, чувствуешь себя обязанным. А как только чувствуешь себя обязанным, ты уже несвободен. Ты уже не принадлежишь себе.

Собака покосилась на него. Володя подбодрил: «Ешь, ешь». И пес снова захрустел чипсами, сметая все, что высыпалось из пакета. Володя присосался к бутылке, делая приличный глоток.

– Вот так, – продолжил он мягко. – Видишь, как все просто. Теперь ты меня не укусишь. Не посмеешь укусить. Потому что я тебя кормлю. Ты был свободен в своем выборе, песик. А теперь нет. А все потому, что я тебя прикормил. И пусть корм – дрянь. Пусть тебе нравится совсем другое, я тебе дал что-то, и ты чувствуешь себя обязанным. В отношениях со мной ты уже не ты.

Володя одним глотком осушил бутылку. Пива в ней оказалось больше, чем он рассчитывал. Пенистый напиток встал поперек глотки, заставляя закашляться. Володя отшвырнул бутылку и совсем тоскливо поглядел на лопоухую собаку.

– Что от тебя осталось? – хрипло спросил он. – Что у тебя осталось? Что у меня осталось?

Пес преданно поглядел ему в глаза, но чипсов больше не было, и он, вильнув хвостом, потрусил прочь.

– Что у меня осталось? – тихо повторил Володя.

Никто не ответил. Да никого и не было. Даже собаки. Володя молча поднялся с промерзшей скамейки и пошел к светящемуся входу в подземку. Возле стеклянных дверей он еще раз обернулся, запоминая то, что уже было в прошлом.

Сюда он больше никогда не вернется – это Володя знал точно. Даже если Саныч лично придет к нему домой и будет ползать на коленях, умоляя вернуться. Нет. Он повернулся спиной к той части города, которая была его жизнью какое-то время, и, не оглядываясь больше, спустился в метро.

Впрочем, если бы он оглянулся, ничего бы не изменилось. Оборачиваться надо было раньше. Еще тогда, на бульваре. Повернись, Володя увидел бы, как лопоухая собака добежала до конца бульвара и остановилась рядом с человеком в плаще, что стоял в тени дерева. Вполне возможно, Володя даже узнал бы в нем отца. Возможно. Но этого не случилось.

А собака между тем посмотрела на человека, и Ник кивнул ей.

– Он тебе понравится, – произнес мужчина тем тоном, каким говорят только с собаками, детьми и идиотами. – Он хороший. Вы подружитесь.

И собака молча вильнула хвостом.

На этот раз Володя решил обойтись без сюрпризов и цветов. Первые вызывали опаску, на второе не было денег.

От метро до Олиного подъезда добрался быстро. Но на подходе к знакомому двору его охватило беспокойство. А вдруг его снова ждут? Он-то подумал, что сбежал, что все кончилось, но ведь не кончилось ничего. Здесь он не в безопасности.

Как они вообще узнали, что его надо караулить здесь? Следили? Или наводили справки? Так или иначе, если они знали, что его можно найти у Оли, наверняка знают и про университет, и про работу. И уж точно для них не секрет его домашний адрес.

Нутро обожгло страхом. Он вдруг ясно понял, что нигде теперь не может чувствовать себя спокойно. Его во всякий момент могут поджидать совершенно в любом месте. Ему теперь все время придется жить с оглядкой.

Везде.

Всегда.

Вжав голову в плечи, поминутно озираясь, Володя потрусил к подъезду, что та собака с бульвара. Но на этот раз опасения оказались напрасными. Не было ни лысых мужиков с пламенеющими глазами, ни «Рав 4» с пламенной аэрографией на корпусе цвета антрацита. Никто его не караулил, а если и следил, то делал это издали и незаметно.

Ольга еще кашляла, но выглядела бодро. От поцелуя изящно увернулась.

– Вовка, я ж болею, – улыбнулась немного виновато. – А ты почему не на работе?

Володя пожал плечами:

– Уволился.

Ольга посмотрела ему в глаза, взяла за руку и повела на кухню. Володя не сопротивлялся. Послушно прошел к столу, сел в уголок на табуреточку. Ольга щелкнула кнопкой чайника. Тот робко зашуршал. Пока шуршание набирало силу, Оля достала из холодильника коробку с пирожными. Рядом с ней поставила на стол чашки. Володя молча наблюдал, как она возится с чаем.

Ему до жути хотелось поделиться переживаниями с любимой девушкой, выговориться, выплакаться, но в голове звучал голос папы: «Если женщина не может помочь, ее не стоит волновать».

Оля подвинула чашку, от которой уже шел ароматный пар.

– Лимон будешь?

Володя мотнул головой и пригубил обжигающий напиток. Оля сидела напротив, настороженная и притихшая.

– Почему?

– Что «почему»? – не понял Володя.

– Почему ты уволился? Тебе же нравилось.

– Так получилось.

Ольга поглядела пронизывающе, словно рентгеном просветила. Володя почувствовал, что не может ей соврать, а недоговаривать сил нет.

– Ты лучше расскажи, как себя чувствуешь? – со всей бодростью, на какую был способен, спросил он и присосался к чашке, чтобы избежать вопросов.

– Я-то нормально, – сказала Оля. – Что с тобой, Вовка?

– А что со мной? – вымученно улыбнулся Володя. – Разве что-то не так?

– Ты пропадаешь по нескольку дней. Ты не отвечаешь на простые вопросы и вообще ничего не рассказываешь. Это уже давно. Я старалась не лезть, делать вид, что все хорошо.

– Все хорошо, – повторил Володя ее слова.

Но Оля не заметила, казалось, его реплики.

– Теперь ты увольняешься с работы, приходишь без фотоаппарата, хотя я не помню ни одного дня, чтобы ты вышел без него из дома. И в глазах у тебя страх. Чего ты боишься? Что произошло? Только не говори мне, что ничего не происходит.

Володя не ответил. Как утопающий за соломинку, ухватился за пирожное и принялся жевать, не чувствуя вкуса.