Роман Глушков - Дрожь земли

А затем сквозь броню генераторного отсека – то есть практически из всей кормовой части биомеха – наружу прорвались сотни подобных, но более мелких лучей и лучиков. Похожий эффект можно наблюдать в джунглях или густом лесу, когда выглядывающее из-за туч солнце вдруг пробивается через листву множеством ярких световых стрел. Треск при этом участился и перерос в душераздирающий рев – так, словно каждый кубический сантиметр оболочки Жнеца раскалывался на кусочки, а те в свою очередь крошились на еще более мелкие фрагменты. Чудилось, будто вместо генератора в его утробе зарождалось маленькое солнце. Только излучало оно не тепло, а лютый холод, от которого стальное тело движущегося исполина не плавилось, а ломалось как стекло.

Фосфоресцирующие хлопья взвились и закружились таким плотным вихрем, что он затмил не только мелкие лучи, но и центральную фигуру композиции – световой столп. И эта масштабная круговерть разыгралась практически рядом со мной.

Нет, я вовсе не собирался бежать. Разгоревшееся во мне любопытство удерживало от этого и заставляло досмотреть светопреставление до конца. Причем не важно, чьего конца, – шоу или моего. Оба этих вероятных события вряд ли были отделимы друг от друга. Я лишь попятился, но вместо того, чтобы сделать несколько шагов и остановиться, вдруг взял и, резко оторвавшись от Жнеца, полетел спиной вперед, словно выпущенный из пращи камень.

Парадоксально, но факт: именно благодаря тому, что отрыв был сильным, а полет продлился несколько секунд, я умудрился избежать травм при последующем падении на броню. Этого времени вполне хватило, чтобы развернуться в воздухе и приземлиться аккурат на полусогнутые ноги. После чего сделать несколько перекатов подряд и благополучно остановиться, отделавшись лишь парочкой ушибов и ссадин. Болезненных, но, по шкале моего личного дерьмометра, относящихся к категории «поморщиться, грязно выругаться и забыть».

О том, что послужило причиной моей вынужденной акробатики, я в принципе догадался еще до того, как приземлился. Всему виной была резкая остановка разогнавшейся махины, чей двигатель претерпевал сейчас разрушительные метаморфозы.

Пока я кувыркался, на корме что-то ослепительно сверкнуло и погасло. И когда мне посчастливилось наконец обрести равновесие, Жнец уже стоял как вкопанный. Вернее, он и был теперь вкопанным. При экстренном торможении колосс зарылся в землю почти до самого брюха и наворотил перед собой внушительный курган из глины и камней.

Корма, которая еще полминуты назад сверкала лучами и трещала не переставая, исчезла. Не развалилась по швам, не расплавилась и не рассыпалась в крошево, а именно исчезла. Так, будто некий еще более исполинский биомех поймал Жнеца за задницу и начисто оттяпал ее, укоротив корпус жертвы на целую четверть.

Я глядел во все глаза и хоть уже до смерти устал сегодня удивляться, все равно с трудом верил увиденному. Задние колеса монстра отныне не являлись его частью, а стояли отдельно одно от другого на расстоянии, равном ширине отсутствующей кормы. В центре каждого колеса – там, где прежде они крепились к осям, – зияли сквозные дыры со странными, как будто и впрямь обкусанными краями. Оси, иные детали трансмиссии, рама, к которой она крепилась, и защищавшая все это броня испарились…

…Нет, все же не бесследно. Но следами этими были не обломки, а видневшиеся на металле отметины. Они располагались по всей кромке поперечного среза, образовавшегося на корпусе после исчезновения его тылового фрагмента. Характер повреждений был идентичен тем, что наблюдались на колесах. Такую «бахрому» и впрямь могла бы оставить после себя гигантская пасть с очень мелкими зубами, способными пройти сквозь шестиметровую броню, как иглы сквозь ткань. И не только через одну броню, но и перекусить заодно каркас и днище – тоже, надо заметить, устойчивые к любым разрушениям. Лишь передняя стена отсека – та, что наглухо отрезала его от остальной утробы монстра, – осталась неповрежденной. Но и она хранила на себе следы укусов дьявольской пасти.

А впрочем, какая пасть, о чем это я? Волокна! Пронизывающая исполина энергетическая волоконная сеть! Вот что могло испарить без остатка такое количество металла и нанести на уцелевшую часть корпуса эти отметины. Я, конечно, не уверен в своей правоте, но если рассуждать с учетом прежних моих догадок, то вырисовывалась вполне складная картина.

Энергия тысячи с лишним «Сердец зверя» столь огромна, что для ее передачи должен использоваться не стандартный, а уникальный проводник. Такой, как артефактная сеть, похожая на увеличенную копию моего аномального симбионта. Похожая и структурно, и функционально, являясь вдобавок армирующей основой того материала, какой она пронизывала. И если, допустим, собственная энергия семи ее центров-источников (тоже очень крупных алмазов?) уходила на формирование сети и увеличение прочности Жнеца, то мощь «Сердец» тратилась уже исключительно на его движение.

Так все и происходило, пока Ипат не выстрелил в артефакты лазерным лучом. Однако их «сплав» с проводником оказался настолько основательным, что тот просто-напросто поглотил всю силу взрыва. Пронесшийся по сети энергетический импульс испарил ее вместе с носителем, а наблюдаемые мной световые и звуковые эффекты были внешними признаками этого уничтожения. Но, вероятно, сработала какая-то защита, и оно не распространилось на всего Жнеца, уничтожив лишь генераторный отсек; вариант, что волокна опутывали только корму, я не рассматривал, ибо хорошо знал захватнические амбиции своего паразита, контролирующего у меня в теле каждую клетку.

На некотором расстоянии от эпицентра – в месте корпусного среза – импульс был блокирован. Или нет, скорее всего, он блокировался по всей длине волокон от генератора до этого рубежа. И окаймляющая его «бахрома» служила тому наглядным свидетельством. Там, где она образовалась, волокна успели выгореть, но на уничтожение брони энергии импульса уже не хватило. Вся она была вымещена при преодолении сопротивления, уйдя на «холодное» испарение сотен тысяч тонн металла и самого проводника, не выдержавшего такой запредельной перегрузки…

Свет погас, порожденные им фосфоресцирующие сгустки – возможно, отходы этого испарения – растворились в воздухе, треск затих, искалеченный Жнец остановился, и на меня обрушилась тишина. Само собой, не полная. Помимо обычных звуков окружающего мира я слышал множество других: громыханье камней, что осыпались с навороченного исполином кургана и склонов тянущейся за нами траншеи; завывание тревожной сирены в Цитадели; далекие раскаты грозы; доносящийся сюда с Воющего поля гул вращающихся ветряков… А также стон каркасного металла, что медленно деформировался под собственным весом из-за утраты биомехом былой целостности и жесткости. Но, так или иначе, по сравнению с лязгом и грохотом, что третировал мои уши несколько часов кряду, все эти шумы звучали для меня ласкающей слух, райской музыкой.