Роман Глушков - Дрожь земли

– Пропади я пропадом! Да ведь мы и впрямь прикончили эту тварь! – пробормотал я, удивляясь тому, как непривычно звучит мой охрипший, сорванный голос. После чего глянул на небо, не возвращаются ли гарпии – нет, похоже, их здесь больше ничего не удерживало – и, приблизившись к краю среза, посмотрел вниз.

Никого… Лишь укатанная Жнецом земля да вдавленный в нее хлам, чьи груды усеивали берега Акташского озера. Что ж, не повезло Ипату. А я подумал было, что раз энергия взрыва распространялась исключительно по волоконной сети, значит, соратник вполне мог бы уцелеть. Но нет: ни его, ни сталтехов, ни даже их останков на месте аварии не наблюдалось.

Не могу сказать, что меня это огорчило. Кто знает, как повел бы себя выживший мнемотехник и не надумал бы он присовокупить к докладу о своем подвиге мою трофейную шкуру? И все-таки кое-какой осадок сожаления у меня на сердце был. Как ни крути, а мы с Ипатом распрощались не врагами, а соратниками. И я не намеревался отказываться от данного ему обещания рассказать Пятизонью, кто ценой собственной жизни остановил Жнеца на подступах к Цитадели.

Стон и скрежет гнущегося и рвущегося металла вывели меня из замешательства, напомнив об оставшихся в «сердечнике» товарищах. Как пережили они торможение махины? Особенно это касалось Мерлина. С Динарой и Жориком все ясно: облаченные в доспехи, они могли разве что тоже попадать с ног да набить себе новые синяки и шишки. А вот Пожарскому и его ассистентам, подключенным к системе управления Жнецом, уничтожение генератора грозило отрыгнуться самым плачевным образом. Чему измордованный Умником Семен, возможно, был бы только рад, но меня такой исход категорически не устраивал.

Трудно предугадать, кто появится здесь первым: узловики из Цитадели или чистильщики, наверняка засекшие исполина с воздуха. Ни те, ни другие мне не друзья, и если я не хочу встретиться с ними, придется поторопиться. Это я лазаю по тросу, словно обезьяна, а для травмированной Арабески и неуклюжего Дюймового подъем по вентиляционному каналу станет серьезной проблемой. Про Мерлина и прочих вовсе говорить нечего. Даже если они выжили и освободились от рабства, сомневаюсь, что у них хватит сил выбраться самостоятельно из своей камеры таким маршрутом. И обратной дорогой – через техническую шахту – нам без Семена не уйти. Боковые люки Жнеца охранялись ботами, и после смерти Ипата лишь Пожарскому было под силу заставить их откупорить выходы. Да и то в случае, если он сохранил хотя бы половину своих прежних талантов.

Ладно, к чему гадать? Надо сначала вернуться к товарищам, а уже там решать, как нам быть, куда убегать и кого, скрепя сердце, оставлять здесь на милость военных или рыцарей.

Терзаемый подобными раздумьями, я развернулся и поспешил к ведущему в центр связи колодцу. Мысленно я был уже вместе с товарищами, и потому сюрприз, который подстерегал меня возле вентиляционного канала, был сравним с ударом бейсбольной биты по лбу! Расчищенный мной лично путь, где я вроде бы не должен был встретить сейчас ни одной преграды, оказался блокирован! Да так, что устранить помеху не представлялось ни малейшей возможности.

Ни устранить, ни обойти, ни убежать от нее. Последнее, теоретически, стало бы единственным правильным поведением перед лицом такой угрозы, ибо драться с Трояном было заведомо фатальной глупостью. Он это не тупые скорги, с которыми я разобрался недавно и чья тактика боя мало чем отличалась от тактики разъяренного роя ос. Троян же был, можно сказать, истинным символом здешней смерти, видение которого не предвещало обитателям Пятизонья абсолютно ничего хорошего.

Ну а увидеть его в пяти шагах от себя – так, как это случилось сейчас со мной, – представляло собой уже не знамение, а фактически свершившееся проклятье. Даже у одноногого, вооруженного лишь костылем калеки имелось больше шансов выиграть в поединке у олимпийского чемпиона по фехтованию, чем у меня – одержать победу над Трояном. Хоть рвани я бежать со всех ног, хоть останься стоять на месте – итог будет один. Для твари, что могла вмиг уничтожить без единого выстрела боевой вертолет, человек был не страшнее капельки грязи на скатерти. Одно небрежное движение салфеткой – и проблема устранена. И то, что «грязь» вроде меня и Ипата разъела скатерть-Жнеца до дыр, уже не играло никакой роли. Проштрафившийся хозяин взялся за генеральную стирку – запоздалую, но оттого не менее убийственную для оставшейся на испорченной вещи грязи.

«Вход внутрь Жнеца Трояну запрещен», – так заверил нас сведущий в этом вопросе Мерлин. Насколько действенен был этот запрет после уничтожения генератора, неизвестно. Но в любом случае, прежде чем браться за моих товарищей, смертоносный призрак не мог пройти мимо меня – помехи, что подвернулась ему под удар первой.

Троян и не прошел. Не успел я толком осознать, что обречен, как размытое черное марево передо мной вмиг утратило прозрачность. А затем метнулось ко мне подобно подхваченному ураганным ветром облаку черного дыма…

…И тут же отпрянуло назад, как будто навстречу ему дунул кратковременный, но более мощный порыв воздуха. Перепуганный и отчаявшийся, я в этот момент уже орал во всю глотку; и откуда в ней, охрипшей, только взялись силы? И потому неудивительно, что первой моей судорожной мыслью при виде отступившего врага была: «Неужели я отогнал его своим криком?» Согласен, безумное предположение. Но поставьте себя на мое место: разве я мог выдвинуть сейчас другое объяснение происходящему?

Однако прежде чем я уверовал в защитные чары собственного голоса и повторил попытку отогнать нечисть, моя гипотеза успела рухнуть. Открывшаяся мне истина выглядела столь же фантастично, но в ее достоверности я уже не усомнился. Да и как усомнишься в доказательстве, когда оно становится очевидным настолько, насколько зажженная лампочка доказывает, что она – источник света?

Сравнение с лампочкой я выбрал отнюдь не случайно, поскольку их вдруг зажглось у меня на теле аж семь штук. И заходящее солнце было здесь совершенно ни при чем. Алмазы не играли в его лучах, а засверкали изнутри сами по себе. Так, как сверкали они в тот злополучный день, когда вылетели из гиперпространства и раскаленной шрапнелью впились в меня – катапультировавшегося пилота сбитого Трояном вертолета.

Причем сверкали не только алмазы, но и соединяющие их нановолокна. Благодаря им каждая клетка моей кожи (вернее, я видел лишь те ее участки, какие не были скрыты под одеждой) и, наверное, даже здоровый глаз излучали матовое, с багровым оттенком, свечение. Поначалу ровное, но едва Троян вновь дернулся в мою сторону, как мгновенно оно усилилось. Так, словно мы с врагом являлись лабораторными материалами и участвовали в опыте по демонстрации свойств электромагнитной индукции.