Максим Замшев - Избранный

Станислав Рыбкин все-таки изменил жене. Но вовсе не с Мариной, в которую за воскресенье успел влюбиться, потом охладеть, а в конце и вовсе преисполниться чуть ли не отвращением. Акт адюльтера случился в одном из московских борделей, куда нелегкая занесла бывшего безупречного семьянина почти под утро. Сначала он долго, вместе с таксистом отвозил в гостиницу несчастного полубезумного старика. Водитель выбрал довольно прихотливый маршрут, видимо, собираясь по итогам поездки содрать с пассажиров по полной, поскольку предварительная цена не оговаривалась.

Дмитрий Шелестов в машине рядом с Рыбкиным заметно приободрился. Пришел в себя. Правда, он продолжал называть Рыбкина Алексеем, и тот его не поправлял. Какая, в конце концов, разница. Что уж теперь суетиться! Старик ни словом не обмолвился об истории с проститутками из ФСБ и обо всем, что с этим связано. Зато твердил о вещах куда более диковинных. Так, например, он говорил, что очень виноват перед каким-то Кристофом, потому что не нашел Алексея Климова, способного оценить его историю, также он беспрестанно тараторил, что ему немедленно надо в Париж, иначе он здесь пропадет. Еще – что тот самый Климов, которого он ищет, обязательно должен был клюнуть на фамилию Дмитрий Шелестов и что это не его фамилия, а придуманная Кристофом, его фамилия совсем другая, но он ее тоже должен был забыть. Рыбкин про себя не уставал удивляться. «Ну и фантазия!» Во всем услышанном разобраться не было никакой возможности, тем более что дед периодически хлюпал носом, и глаза его увлажнялись. «Его бы в клинику! Да сейчас время такое… Говорят, над психами издеваются врачи, бьют их. Такой там и недели не протянет. Не стоит пока оставлять его одного».

В круглосуточном магазине он взял бутылку недорогого коньяка. Ему почему-то показалось, что этому многофамильному субъекту надо выпить и крепко уснуть. По крайней мере, сегодня! Так будет правильно!

Консьержка пыталась воспротивиться проходу Рыбкина внутрь, верещала обычное в таких случаях и коренящееся где-то в дальнем сознании всех наших сограждан «не положено!», но незначительное финансовое вливание сыграло положительную роль в сближении гостей и персонала.

Рыбкин и его внезапный ночной собутыльник выпили по паре рюмок. После второй старик раскраснелся, приосанился. Спиртное подействовало на него. Он вдруг заговорил по-французски, но вскоре осекся, вернулся к русской речи и ни с того ни с сего выдал целую двадцатиминутную лекцию о русской иконописи, да сделал это так увлекательно, что Рыбкин на время превратился в самого благодарного слушателя.

Время шло. Ночь разворачивала свои тяжелые одежды, трясла ими над городом, чтобы тьма не теряла своей плотности и густоты. Старик все чаще зевал. Рыбкин предложил ему пойти спать, а сам высказал желание откланяться. Стариковский взгляд, который он поймал на себе, мог означать только одно: они прощаются навсегда. Напоследок тот, кто называл себя все эти дни Дмитрием Шелестовым, приблизился к уху Рыбкину и произнес:

– Я не знаю уже, кто вы! Алексей Климов или нет! Но вы явно не тот, кого я ищу. Я очень вас прошу, сделайте все, чтобы найти Алексея Климова, настоящего, того, который нужен Кристофу. Я ничего не понимаю, но мне видится, что ему грозит большая опасность. Найдите, если сможете. Он журналист, лет тридцати с небольшим, он должен как-то отреагировать на имя «Дмитрий Шелестов». Обязательно должен отреагировать.

Рыбкин заверил старика, что приложит все усилия, и аккуратно закрыл дверь его номера. «Марина, наверное, уже дома. Нехорошо, конечно, что я ее так бросил. Ну что уж теперь… И мне пора домой!»

Через сорок минут он уже открывал дверь своей квартиры. Снимая в прихожей ботинки, он весь сжался, готовясь к скандалу, но в квартире не раздалось ни звука. «Трезвонили, трезвонили, обрывали телефон, а теперь даже не встречают. А вдруг со мной случилось что?»

В спальне, на своей половине, широко откинув правую руку, почивала жена. Почивала так крепко и безмятежно, что ее, наверное, не разбудили бы и звуки выстрелов. Из комнаты девочек раздавались два негромких тонких храпа. Заглянув туда, он удостоверился, что оставшиеся без персиков дочурки, так же как и их мама, не страдают от отсутствия отца семейства. В дороге он придумал несколько версий, одну малодушней другой, и, выходит, ни одна не пригодится. Постепенно им овладевала ярость, поднималась от живота, кружила и распирала голову. Она даже взялся за виски руками, словно боясь, что она расплещется ядом по полу… Он вернулся в прихожую и покинул свой дом, свою крепость.

Около подъезда к нему привязался пьянчужка. Рыбкин дал ему денег, хотя обычно старался этого не делать.

Станислав имел смутное представление о том, куда люди в Москве ходят в такое время. Он слышал, что есть клубы, ночные бары, но сам, разумеется, в них не бывал. В годы его молодости в Москве ночная жизнь еще не приняла такого размаха, и он и его сверстники ограничивались сидением на скамейках во дворах и песнями под извечно расстроенную гитару. Но интуитивно он понимал, что ему надо в центр. В центре, в огнях, легче будет забыться, подумать о жизни.

Таксист высадил Стаську, по его просьбе, в начале Тверской. Жара и ночью не спадала, в воздухе висел темный пар. В один момент подул сильный ветер, всполошив на мостовых окурки, бумажки и прочий мусор. Такой ветер может быть предвестником дождя. И точно – минут через пять прыснуло. Рыбкин поежился, оглянулся по сторонам, заприметил яркую вывеску «Латинум. Клуб для мужчин». «Ну что ж, когда-то надо и в клубе для мужчин побывать».

Большие города на редкость неожиданны в переменах, отчего напоминают слоеный пирог. Никогда ты не можешь знать, как изменится твоя жизнь за той или иной дверью. Дешевый, омерзительно воняющий «Макдоналдс» и изысканный музей с уникальными экспонатами может отделять друг от друга даже не стенка, а хрупкая перегородка, а окна серийного убийцы могут выходить прямо на храм. Сделал шаг, и ты уже в другом месте. Все скучено, все рядом, каждый пустырь рано или поздно застроят. Как ни прекрасны села с их окрестными полями, свежим воздухом и размеренным здоровым бытом, все равно люди стремятся в города, в этот переизбыток тел, мыслей, дел, денег, все равно им невтерпеж открывать двери и не знать, что за ними.

Станислав не то чтобы не знал, что его ждет за дверьми «Латинума», ему некогда было подумать об этом.

С Рыбкина первым делом взяли плату за вход, которая, кстати, была весьма умеренной. Однако после внесения своеобразного вступительного взноса он не без досады оценил свою наличность, поняв, что больше чем на пару чашек кофе ему не хватит…