Феликс Разумовский - Вавилонская башня

Шихман издал дикарский боевой клич, обхватил Льва Поликарповича за плечи и пустился с ним в пляс.

Женя Корнецкая дочистила последнюю морковину, выкинула в ведро шелуху, ополоснула руки и выгрузила из кухонного шкафчика соковыжималку. «Демидовский экспресс» вёз её до Питера чуть более суток, лишь раз, и то ненадолго, застряв по дороге, и всё это время Женя раздумывала о телефонном номере, который продиктовала ей память. Был ли этот номер реальным? Или разошедшееся воображение подсунуло ей бессмысленный ряд цифр, дополненный питерским кодом?.. Оказалось – первое. Её только слегка удивило, что «шпионский пароль» на самом деле был никаким не паролем. Обладатель приятного молодого голоса на том конце провода действительно искал домработницу. И не более того.

Чем усерднее старалась Женя разобраться в своём прошлом, тем меньшее удовольствие получала от процесса.

Получалось, она, тихвинская уроженка, никогда в жизни своей не бывавшая за границей, летела откуда-то на сугубо импортном самолёте скандинавских авиалиний, проваливалась сквозь хрональную дыру аж в древнюю Грецию, выслушивала туманно-настораживающее пророчество оракула в Дельфах, приобретала способность читать мысли, производила мотоциклетный рейд, достойный хорошего боевика, наконец, собственноручно убила пять человек… И всё это затем, чтобы начать блистательную карьеру домработницы у юного гения, сына высокопоставленного генерала?..

Да уж, чудны дела Твои, Господи…

«Это моя мысль или кого-то из гостей?»

Честно говоря, в чужие головы Женя старалась заглядывать как можно реже. В основном потому, что там обнаруживалась если не грязь, то вселенское беспокойство, а ей хватало и своих проблем. Может, это было натуральное малодушие, но тихая жизнь на прекрасно оборудованной Эдиковой кухне, среди кастрюль и сковородок, её покамест устраивала как нельзя лучше. После всех приключений душа и тело требовали отдыха. У неё был ключ от квартиры, она жила в маленькой комнате, наводила порядок, ходила по магазинам, с удовольствием стряпала, подавала… А когда возвращались хозяева – принималась множить в уме трёхзначные числа или читать не забытое ещё со школы «Бородино». Что угодно, кроме подслушивания чужих мыслей!

Особенно это касалось мыслей человека, который мало-помалу становился ей дорог…

Хорошо ещё, дар срабатывал в основном при прямом визуальном контакте. Соответственно, кухня была местом, где ей удавалось достаточно надёжно укрыться.

Женя включила громко зажужжавшую соковыжималку и стала бросать в неё калиброванные морковки. Она ещё по голосу, прозвучавшему в динамике телефона, поняла, что «не надо отчества, Эдуард, просто Эдуард» окажется вряд ли похожим на Леонтиска. У неё ведь мелькала-таки крамольная мысль о втором шансе, который, быть может, намеревалась дать ей судьба… Нет, судьба оказалась, как ей и положено, то ли индейкой, то ли злодейкой, причём неизвестно, что хуже. Белокурый, узкоплечий, худенький Эдик ничем не напоминал богатыря и красавца философа. Но почему, когда два дня назад он случайно (случайно ли?) задержал её руку в своей, Женю ударило точно таким же электрическим током?

Она с радостью отдала бы и непрошеный дар, и все на свете пророчества, если в порядке расплаты ей предстояло узнать, что Эдик не чувствует к ней ничего, совсем ничего… что он любит другую…

«Ну вот. Пошли сопли и вопли!»

Женя намазала последний маленький бутерброд настоящим вологодским маслом для лучшего усвоения содержавшегося в соке полезного каротина, красиво расставила на подносе тарелочки и стаканы – и вышла в комнату к гостям.

Она подоспела как раз к тому моменту, когда по телевизору передали какое-то необыкновенно радостное сообщение. Во всяком случае, Эдик и двое пожилых учёных водили хоровод, в восторге распевая воинственно-победную «Марсельезу». В общем веселье не участвовал лишь глубокий старик, одиноко сидевший в инвалидном кресле возле окна. Когда Женя вошла, он медленно повернул кресло…

И у неё чуть не выпал из рук поднос с бутербродиками и только что выжатым соком.

– Дедушка! – не памятуя ни о каких приличиях, во всё горло завопила она. – Ганс Людвиг! Дедуленька!..

Когда стало окончательно ясно, что в зоне действия дымки лучше перемещаться на дизельном ходу, а улицы полны неожиданностей, в среде состоятельных питерцев возникла стихийная мода на бронетехнику. Некоторые обзавелись настоящими военными агрегатами, но им требовалась чёртова прорва солярки, и по мере роста топливного дефицита всё большей популярностью в солидных бандитских кругах стали пользоваться КрАЗы с КамАЗами. Понятно, при стальных заглушках со смотровыми щелями вместо стёкол в кабинах.

В кабине 260-го КрАЗа противно воняло соляркой, в тесноте наваливался на плечо Чекист, но Семён Петрович Хомяков все неудобства переносил мужественно, хорошо понимая, что жизнь нынче настала такая – гундозная.

Трёхсотсильный дизель мерно урчал, огромные колеса дружно месили мартовскую слякоть бездорожья, бывшего некогда городской улицей с весьма подходящим названием – Броневая. День был опять же истинно мартовский, пронзительно-синий. Семён Петрович поискал глазами солнце, почему-то не сразу нашёл, а когда нашёл и сообразил, в какой стороне горизонта располагалось светило, ему захотелось перекреститься. «Что за тварь такая человек, ко всему приспосабливается…»

Кажется, ещё вчера ему на дело доводилось выходить раз в полгода, да и то только для поддержания авторитета, и ездить иначе как в «шестисотом» было западло… А вот припёрло – и стало не до понтов. Чтобы выйти в цезари, приходилось трудиться. Да как! Не покладая рук…

Тем временем впереди показалась железнодорожная станция, одноимённая с улицей. Поезда, впрочем, давно не ходили, рельсы покрывались ржавчиной, зато здесь располагался единственный КПП зоны, где удалось прикормить начальство «красноголовых». В буквальном смысле причём. Когда остановивший машину небритый сержант хрипло поинтересовался пропуском, Хомяков опустил стекло и коротко посоветовал:

– В кузове посмотри.

Было слышно, как грохнул открываемый задний борт. Сидевшие в кузове «быки» потащили по железу нечто тяжёлое, и в снежное месиво шмякнулась разделанная оленья полутуша.

– Петя, порядок, пропускай, – зычно крикнул страж ворот.

Двигатель натужно взревел, из выхлопной трубы вылетел густой дымный шлейф. Сидевший за рулём Макарон включил индикатор временных ям и медленно повёл машину вперёд.

Ошивавшиеся неподалеку крысятники – мелкая шушера, раздевавшая вольтанутых на тротуарах, – при виде КрАЗа мгновенно исчезли в ближайшем парадняке, да и правильно сделали. На местном Клондайке успела установиться своя иерархия. Внутри периметра переступать дорогу Хомякову не решался никто.