Роман Глушков - Повод для паники

Убедившись, что застигнутые врасплох гости ведут себя пристойно, реалеры расслабились и расступились, дозволяя мне лицезреть арбитра. Я собрался было поприветствовать их согласно обычаю дяди Наума, но передумал. Мало того, что не оценят, так еще подвох учуют – чего это, дескать, Гроулер вдруг нашим здоровьем обеспокоился? Но, как бы то ни было, встреча с собратьями, пусть и неприветливыми, была для нас предпочтительнее, чем столкновение с бандой фиаскеров.

Для Каролины момент встречи выдался вдвойне волнительным, ибо ей в кои-то веки довелось живьем увидеть своего кумира. Капитан «Всадников» Ахиллес сопровождал арбитра и также успел вооружиться. Сказать по правде, сегодня Блондин, как мы частенько величали его за глаза («Курносый и белокурый грек – это нонсенс!» – заметил нам однажды по этому поводу Рамфоринх, как раз и бывший, в отличие от Ахиллеса, чистокровным греком), уже не походил на канонический эталон реалера, каким привыкла видеть его Кэрри: всклокоченные волосы, помятое лицо, небритость, поношенная одежда; впрочем, все мы за два месяца жизни в Жестоком Новом Мире так или иначе утратили прежний картинный облик всенародных любимцев… Но для преданных поклонниц, наподобие Каролины Кауфман, это, разумеется, не должно было служить поводом для разочарования.

Я бросил на Кэрри настороженный взгляд, ожидая от нее типичной для болельщицы восторженной реакции, пусть даже непроизвольной – как-никак момент обязывал, – но девушка вновь удивила меня своим потрясающим хладнокровием. Несомненно, эмоции переполняли Каролину, и это было заметно по румянцу, выступившему у нее на щеках. Но то, что румянец – признак волнения, догадывались лишь я, немного знающий дочь Наума Исааковича, да ее отец. Для Хатори, Ахиллеса и «Всадников» смятение Кэрри оставалось в тайне. Они наблюдали уверенную молодую особу, которая знала себе цену и в то же время не выходила за рамки приличия, обязательные для новичка. Девушка держалась на полшага позади меня, показывая всем, кто ее капитан и кому она подчиняется. И пусть это был лишь вынужденный спектакль, я чувствовал себя польщенным – Ахиллес и его ребята наблюдали перед собой хоть маленькую, но слаженную команду реалеров, даже не подозревая, что образовалась она каких-то пять минут назад.

Оправдательный приговор, вынесенный мне после гибели Спайдермена, не повлиял на отношение «Всадников» к невольному убийце их бывшего капитана. И пусть новый капитан сумел-таки вывести команду обычных середняков к чемпионскому титулу – что так и не успел сделать покойный Спайдермен, – Ахиллес до сих пор любил при случае высказать, какого великого человека лишился реал-технофайтинг благодаря моему стремлению победить любой ценой. Конечно, во многом Блондин был прав. Но когда он вновь и вновь повторял свои обвинения во всеуслышание, я начинал подозревать, что Ахиллес не столько поддерживает память о действительно великом реалере, сколько не дает высохнуть пятну позора на моей репутации. Естественно, что он делал это с определенным умыслом. Несмотря на потерю лидерства, «Молот Тора» был и оставался для «Всадников Апокалипсиса» серьезным конкурентом, бороться с которым следовало как на арене, так и вне ее. Я тоже не питал любви к конкурентам, однако считал, что выяснение отношений не должно выходить за пределы полигонов. Вне стадиума текла совершенно другая жизнь, которую я всегда разграничивал со спортивной карьерой. Многие не соглашались со мной. Даже члены моей команды порой настаивали, чтобы я отвечал на словесные нападки конкурентов адекватным образом, но втянуть меня в околотурнирные дрязги пока еще никому не удалось.

Говорят, я принадлежал к реалерам старой закалки, что выражалось и в стиле игры, и в обычной жизни. Судить не буду, со стороны виднее. Вот и сейчас я был приветлив со всеми без исключения. А то, что кто-то при этом соблюдал приличия, кто-то глядел косо, а кто-то и вовсе отворачивался – дело субъективное. По существу, я разговаривал лишь с Хатори Санада – самым дружелюбным членом этого тайного общества, – однако было заметно, что арбитр тоже относится к нам с подозрением…

Прозрачная кварцевая стена высотных апартаментов Санада, куда нас проводили хозяева «Сибири», выходила на площадь Победителей. Из окон апартаментов нельзя было видеть, что творится у подножия стадиума, но вторая половина площади просматривалась хорошо. Я заметил, что фиаскеры уже покинули подножие обелиска – падальщики не обладали терпением для долгой засады. Для них было куда проще подыскать себе новую зазевавшуюся жертву.

– Так вот, значит, кого они гоняли по площади пару часов назад, – понимающе кивнул арбитр. – Последние три недели мы на них уже не обращаем внимания – научены дегенераты кое-чему, поумнели, сюда больше не лезут. Не знаю, что творится на западных полигонах – возможно, там фиаскеры гуляют в открытую, – но в восточном секторе стадиума подобного отребья уже не наблюдается. Мы навели здесь порядок, потому что тут – сердце нашей «Сибири», согласен, капитан? Ну а теперь, когда твой друг Наум-сан разрешил для нас громадную проблему, мы восстановим порядок не только на стадиуме, но и на прилегающих территориях… Впрочем, что это я все о проблемах да о проблемах. Вы ведь наверняка проголодались. Не составите нам компанию? Обсудим возникшие вопросы, так сказать, в неофициальной обстановке.

И он подал знак одному из стоявших за нашими спинами реалеров. Тот удалился.

Я покосился на Ахиллеса и его бойцов, уже облаченных в «форсбоди» и вооруженных кое-чем помощнее обломков труб, которые реалеры единодушно побросали за ненадобностью у взломанных дверей арсенала. Любопытно, что будет, если мы откажемся от ужина и, сославшись на занятость, откланяемся? Само собой, после того, как вкратце объясним, какие цели преследуем, – мы же вежливые люди, в конце концов…

Как-то слабо верилось, что арбитр со товарищи скажут нам что-нибудь в духе: «Что ж, желаем удачи; спасибо, что зашли – приятно было пообщаться». Да уж, приятно! Удивляюсь, почему нас вообще до сих пор не разоружили. Черт бы побрал эту неопределенность! Такое впечатление, будто хозяева только и ждут, когда я выкину какую-нибудь глупость, чтобы пристрелить меня с чистой совестью. Гостеприимство, в котором навязчивости куда больше, чем вежливости! Мы с Кауфманами походили сейчас на важных арестантов, удостоившихся привилегии разделить трапезу с начальником тюрьмы. Да, похоже, выбора и впрямь нет, поэтому приглашение на ужин придется принять.

Несколько расторопных, пропахших дымом слуг, в коих я без труда узнал бывших турнир-корректоров, накрыли стол на пять персон. Ими же были поданы к столу зажаренные на огне полуфабрикаты: на вид – полная гадость, но мой желудок не согласился с такой точкой зрения и требовательно заурчал. Запивалось все это весьма дорогим, разлитым в настоящие стеклянные бутылки вином, смотревшимся рядом с неаппетитными полуфабрикатами словно блестящий жемчуг в сером прибрежном иле.