Кристофер Паолини - По ту сторону звезд. Книга 2 [litres]

– Я был тогда не так умен, как ныне. О нет, нет, нет. Я думал, что недоставать мне будет лишь ярких впечатлений, соблазнительных соленых и сладких и сочных блюд, да удовольствий телесной близости, тесно прижаться, глубоко проникнуть. О да, но я полагал, о да, я полагал, что виртуальная реальность обеспечит более чем адекватную замену. Биты и байты, бинарные бульки и бублики, тающие тени идеалов, изголодавшиеся по электронам, тающие тающие… Ошибся ли я ошибка ли я? Ошибка ошибка ошибка ? Ведь я мог получить искусственное тело и предаться чувственным наслаждениям, тешащим мое воображение…

Кира не совладала с любопытством.

– Но зачем? – спросила она, стараясь говорить как можно мягче. – Зачем вообще становиться корабельным разумом?

Грегорович рассмеялся: он-то мог позволить себе высокомерие.

– Ради крутизны, ради чего же еще. Колоссально разрастись, стать гигантом, свободным от уз жалкой плоти, и шагать по звездам.

– Но такая перемена дается нелегко, – продолжала рассуждать Кира. – Только что у тебя была одна жизнь, и вдруг случайность круто все меняет. – Пожалуй, она говорила о себе не в меньшей степени, чем о Грегоровиче.

– Кто сказал, что это была случайность?

Кира сморгнула:

– Я так тебя поняла.

– Правда в данном случае не имеет значения, о нет, не имеет. Я и прежде подумывал вызваться добровольцем – стать корабельным разумом. То внезапное расчленение лишь подтолкнуло мою погибельную решимость. Некоторым людям перемены даются проще, чем прочим. Однообразие утомительно, и к тому же, как указывали классики, ожидания того, что могло бы стать или должно бы стать, наиболее часто приводят к неудовольствию. Ожидания – источник разочарований, а разочарования – источник досады и гнева. И да, я сознаю иронию, упоительную иронию, однако самопознание не защищает от опрометчивости, мой Симпатичный Симбионт. Это в лучшем случае дырявая броня.

Чем больше Грегорович болтал, тем он казался спокойнее и нормальнее. Пусть себе говорит.

– Если бы пришлось решать заново, ты бы сделал тот же выбор?

– Стать корабельным разумом? Да. В других отношениях – пожалуй, нет. Верните пальцы рук и мой монгольский лук.

Кира нахмурилась. Снова он слетел с катушек.

– Ты о чем-нибудь сожалеешь из прошлого? – Чуть было не сказала «о временах, когда у тебя было тело». – Но, наверное, теперь твое тело – «Рогатка»?

Глубокий вздох отдался в ее ушах.

– Свобода. Вот чего недостает мне. Свободы.

– В каком смысле?

– Все известное людям пространство в моем распоряжении – или было в моем распоряжении. Порой я лечу быстрее света, я могу нырнуть в атмосферу газового гиганта и насладиться полярным сиянием Эйдолона – и я это делал. Но как ты сказала, о Любознательная-и-Надоедливая-Крошка, «Рогатка» стала моим телом и останется моим телом до той поры (если такая пора когда-нибудь наступит), когда меня извлекут из нее. Когда мы причаливаем, ты вольна сойти с корабля и шагать куда вздумается, но я – нет. С помощью видеокамер и сенсоров я могу издали участвовать в ваших развлечениях, но я прикован к «Рогатке»! И так оно и будет, даже если б я обзавелся искусственным телом, которым мог бы управлять дистанционно. Вот этого и недостает мне. Свободы беспрепятственного передвижения, возможности перемещаться по собственной воле, без суеты и ограничений… Я слышал, в Мире Стюарта некий корабельный разум построил себе механическое тело ростом в десять метров и на досуге бродит по необитаемым местам планеты, рисует горные пейзажи кистью размером с человека. Я бы хотел однажды обзавестись таким телом. Очень бы хотел, но в данный момент такое будущее представляется крайне маловероятным.

И неумолчно продолжал:

– Если б я мог дать совет самому себе до того, как совершился переход, я бы сказал: воспользуйся на полную катушку тем, что имеешь, пока это имеешь. Слишком часто мы недооцениваем то, чем обладаем, пока не лишимся его.

– Иногда только так и приобретается опыт, – сказала Кира и смолкла, пораженная своими же словами.

– Похоже на то. Трагедия рода человеческого.

– И все же игнорировать будущее или (и) предаваться сожалениям о прошлом – не менее вредно.

– Вот именно. Главное – предпринимать попытки и при этом совершенствоваться. Иначе мы бы и с дерева никогда не слезли. И нет проку вздыхать и созерцать свой пуп, когда пуп плывет, вращаясь и кружась, и век вывихнул сустав. Мне нужно писать мемуары, чистить базы данных, устанавливать субпротоколы, рисовать графики, овладевать гаданием на зеркалах, квадраты квадратов волна или неделимая частица скажи мне скажи мне скажи…

Похоже, пластинку заело, слова «скажи мне» повторялись в ушах Киры на все лады. Она нахмурилась, сбитая с толку. Только наладили контакт, но Грегорович никак не мог сосредоточиться.

– Грегорович! – и слишком резко повторила: – Грегорович!

Желанный перерыв в логорее, а потом так тихо, что она едва расслышала:

– Кира, что-то не так. Совсссем.

– Ты можешь?..

Воющий хор вновь взревел на полную громкость, Кира дернулась и приглушила звук в наушниках.

В этом потоке шума она услышала, как Грегорович – слишком спокойно, слишком вежливо – произнес:

– Попутного ветра в грядущем сне, мой Испытующий Исповедник. Пусть сон облегчит зреющую в тебе печаль. Когда мы встретимся вновь, надеюсь поблагодарить тебя пристойнее. Да. Непременно. И помни: избегай этих досаждающих ожиданий.

– Спасибо, постараюсь, – ответила она, стараясь ему угодить. – Повелители бесконечности, да? Но ты так и не…

Хихиканье посреди какофонии.

– Все мы повелители собственного безумия. Вопрос лишь в том, как мы им управляем. Теперь ступай, оставь меня моей методе, считать атомы, вязать рекурсивные петли, вопрошать случайность, и все это в матрице неопределенности, кругами, кругами, реальность изгибается, как фотоны, деформация пространственно-временной массы что сверхсветовой переход пытает, терзает таблицы тангенсов вверх тормашками тор… ахахаха…

Кира сдернула с головы наушники и уставилась на палубу. Лоб ее прорезала морщина.

Медленно продвигаясь в невесомости, она вернулась к поджидавшей ее Хва-Йунг.

– Как прошло? – спросила механик.

Кира отдала ей наушники.

– Не очень. Он… – Она запнулась, подбирая слова, чтобы описать поведение Грегоровича. – Он действительно свихнулся. Что-то с ним не так, Хва-Йунг. Совсем плохо. Он болтает без умолку и зачастую не может даже сложить законченное предложение.

Теперь и механик нахмурилась.

– Айш! – пробормотала она. – Жаль, что Вишал уже в заморозке. Я имею дело с машинами, а не с расквашенными мозгами.

– А если проблема в технике? – спросила Кира. – Не могло ли с Грегоровичем что-то случиться, пока мы были на «Орстеде»? Или когда ты отключила его от систем корабля?