Кристофер Паолини - По ту сторону звезд. Книга 2 [litres]

Четыре проплывших у нее над головой корабля жутей замедлились, дрожа на копьях ядерного огня – бело-голубых, ярких, как солнце. Они развернулись и помчались к «Иерофанту», воткнулись в него в нескольких сотнях метров от Киры.

Глубокая дрожь сотрясла корпус судна.

Кира на миг зажмурилась, страшась того, что ей предстояло. Ничего не поделаешь: ей придется сражаться и лишь молиться о том, чтобы экипаж «Рогатки» сумел спастись. Сражаться, сражаться до тех пор, пока либо жути дрогнут, либо Утроба явится ее пожрать. Да, если Утробе выпадет малейший шанс, она пожрет Киру целиком и безвозвратно.

Кира сделала глубокий вдох. Она уже наполовину мертва. Тело ее цело, благодаря Кроткому Клинку, но «целый» и «невредимый» – не одно и то же, и сейчас она бы не назвала себя невредимой.

По ее команде чужь начала прогрызать отверстие в «Иерофанте».

– Ого! Гляньте-ка! – заорал Фалькони. – Две медузы и крейсер ОВК атакуют Утробу!

Волосы у Киры на затылке встали дыбом. Она развернулась в ту сторону, откуда, как ей было известно, явится Утроба, и затаила дыхание, ожидая.

Где-то вдоль «Иерофанта» раздавались негромкие взрывы. Пробивают себе вход в корпус, наверное.

– Что происходит? – спросила она.

Миг спустя Фалькони ответил:

– Утроба только что выпустила облако. Похоже, лазеры через него не пробиваются. Постой… Пытаются пустить ракеты. Сразу много.

Напряженное молчание. Затем с явным разочарованием он произнес:

– Ракеты не годятся. Утроба ловит их как мух. Черт. Пара дюжин жутей летит обратно к Утробе. У медуз и ОВК осталось мало времени, чтобы их… черт! Ах, черт!

Среди звезд полыхнул яркий свет, словно вспышка маленькой сверхновой.

– Что это?..

– Утроба обзавелась каким-то дико мощным лазером, излучателем частиц. Только что взорвала два корабля медуз. Легко пробила маскировочное облако. Вроде крейсер сейчас попытается…

Еще три луча света запульсировали на бархатистом заднике космоса, а затем померкли, бессильно-малые вопреки своему разрушительному потенциалу. Ровным голосом Фалькони сообщил:

– Опять ничего не получилось. Крейсер выпустил две «Касабы» прямой наводкой, но Утроба разнесла их лучевым оружием на подлете. Черт подери, она отражает ядерные удары!

– Как же нам с ней справиться? – спросила Кира, борясь с ощущением безнадежности. Корпус «Иерофанта» вибрировал под ней.

– Да никак, я думаю, – признался Фалькони. – Нам не подогнать корабли достаточно близко, чтобы ее одолеть…

Он еще не договорил, когда в правом верхнем углу обзора, рядом с туманно-оранжевой точкой r2, разом появилось множество вспышек друг рядом с другом.

Кира сжала кулаки, вонзила ногти в ладони. Не может быть. Этого просто не может быть.

– Грегорович! Что это было?

– А! Ты тоже видела? – тускло отозвался он.

– Да. Что это?

– Новые жути.

Этого-то Кира и боялась, и слова Грегоровича поразили ее, как удары молота.

– Сколько их?

– Двести двадцать четыре.

– Господи Бо…

Голос Киры сорвался, она закрыла глаза, не в силах нести бремя существования. Но потом сжала челюсти и собралась с духом: надо смотреть в лицо неприятной реальности. Машинально она оторвалась от «Потрепанного иерофанта» и зависла, дрейфуя над корпусом и напряженно размышляя. Это было необходимо: Кира чувствовала, что ничего не сможет сделать, пока не сообразит, что же тут творится.

В ухе зазвучал призыв Фалькони:

– Кира, что ты делаешь? Вернись к нам, пока не…

Голос капитана затих: Кира не вслушивалась в него.

Она сделала глубокий вдох. Потом еще.

Им теперь не победить. Никак. Одно дело сражаться, зная, что рискуешь погибнуть, но жива надежда отразить врагов, и совсем другое дело – знать, что погибнешь неминуемо и победа невозможна.

Кира подавила невольный вскрик. После всего, что они совершили, после стольких жертв и утрат поражение казалось несправедливым. Несправедливым в самом глубоком, сущностном смысле, как будто эти новоприбывшие двести двадцать четыре корабля жутей – грех против самой природы.

Еще один вдох – медленнее, глубже первых.

Кира вспомнила парники на Вейланде, запах почвы и цветов, медленный танец пылинок в лучах солнца, вкус теплых летних помидоров. Вспомнила свою семью. И Алана, и то будущее, о котором они мечтали, будущее, которому – с этим она давно уже смирилась – не суждено было сбыться. Горько-сладостные воспоминания. Все кончается, и, по-видимому, вскоре и ей самой настанет конец.

Глаза наполнились слезами. Кира всхлипнула, поглядела на расплывающиеся перед глазами звезды, на сверкающий пояс Млечного Пути, охватывающий безбрежную небесную сферу. Вселенная была прекрасна – до боли. Так прекрасна! И в то же время – полна уродства. Уродство порождалось и неумолимыми законами энтропии, и жестокостью. По-видимому, жестокость – неразлучный спутник разумных существ. И во всем этом не постичь никакого смысла. Ужасная, ослепительная бессмыслица, внушающая и отчаяние, и трепет.

Вот идеальный пример: пока она любовалась галактикой, дивясь ее лучезарности, еще один корабль жутей появился в поле зрения, алая с наростами плоть в форме торпеды. И Кира почувствовала странное притяжение к этому кораблю, словно плоть взывала к плоти, словно пуповина тянулась туда, нить, соединенная с ее сутью.

Новое чувство охватило Киру: это была решимость. И вместе с ней скорбь. Ибо она поняла, что теперь у нее есть выбор, какого раньше не было. Она может предоставить событиям развиваться своим ходом, а может переломить их и вынудить сложиться в новый узор.

Но разве это выбор?

Проглоти путь.

Вот что ей предстоит. Она проглотит путь и таким образом обойдет голую необходимость. Не этого она хотела для себя, но ее желания уже не важны. Она сделает это и спасет не только Седьмой флот, но своих друзей, родных и все человечество.

Какой уж тут выбор.

Если ни ей, ни экипажу «Рогатки» не суждено выжить, по крайней мере, она помешает Утробе распространиться – постарается помешать. А все остальное больше не имеет значения. Если порченую часть Семени не остановить, она распространится по всей галактике за мгновение космического ока, и тогда уже ни медузам, ни людям не выстоять.

В этом решении присутствовала и своего рода красота, симметрия, удовлетворявшая Киру. Одним ударом она разрешит проблему своего существования, проблему, тревожившую не только ее, но и весь обитаемый космос с той минуты, как она провалилась в тайный зал на Адрастее. Семя открыло ей свое истинное предназначение, а теперь Кира поняла, для чего предназначена она сама, и обе половины ее двойного бытия пришли к согласию.

– Грегорович! – позвала она, и звук собственного голоса напугал ее в тишине космоса. – У нас еще остались «Касабы»?