Константин Соловьев - Prudentia [litres]

Алафрид некоторое время молча разглядывал герцогский герб на спинке собственного стула, которым так и не воспользовался.

– Возможно, у него есть на то основания.

– Он знает что-то, чего не знают прочие?

– Я скажу тебе. Не из тактической необходимости, а из любви к тебе и уважения к твоему покойному отцу. Но тебе придется дать слово чести никому об этом не рассказывать до того, как над Арборией взовьются франкские флаги.

– Клянусь! – нетерпеливо бросил Гримберт. – Ну же!

Алафрид не сразу заговорил. Достав из рукава небольшой изящный инъектор, ампула которого была наполнена прозрачной маслянистой жидкостью, он со вздохом оттянул дряблую кожу на сгибе локтя и, повозившись, впрыснул содержимое себе в вены. Возможно, это была какая-то разновидность привычного Гримберту византийского опиума, а может, какая-то сложная смесь алкалоидов, рассчитанных именно для его организма. Как бы то ни было, спустя несколько секунд взгляд его сделался яснее, а движения – быстрее и резче. Чем бы ни было это зелье, придворные лекари, судя по всему, не напрасно получали свою плату.

– Лаубер не случайно расположил силы таким образом, тут ты прав. – Господин императорский сенешаль пристально изучил пустую капсулу, будто силясь найти в ней какой-то осадок. – Ты всегда был дьявольски прозорлив, неудивительно, что в здешних краях тебя кличут Па…

– Что такого особенного в юго-восточных воротах?

– Это брешь, Гримберт. Брешь в лангобардской броне вроде ослабленного звена в кольчуге. И в эту брешь мы всадим свое копье.

– На схеме они не выглядели ослабленными.

– У Лаубера есть кое-что помимо схем. – Алафрид спрятал инъектор и наконец вновь взглянул на Гримберта. – У него есть информация, а информация – стократ более сильное оружие, чем двенадцатидюймовки твоего «Тура». Помнишь землетрясение прошлого года?

Гримберт кивнул.

– Конечно. Благодарение Богу, оно пощадило Турин.

– Но не пощадило Арборию. – Сенешаль улыбнулся. – Должно быть, правду говорят святоши, время от времени Господь Бог все-таки бросает взгляд вниз из своего небесного чертога… Это землетрясение изрядно повредило часть крепостной стены. Но ослепленные ересью горожане, должно быть, были слишком заняты или слишком самоуверены, чтоб заняться ее ремонтом. Юго-восточная стена серьезно ослаблена, стóит нашим рыцарям слаженно ударить по ней, как она превратится в гору щебня.

– Лангобарды не уповают только на камень, – неохотно заметил Гримберт. – Лаубер бы знал это, если бы ему пришлось, подобно мне, годами грызться с ними на границе. У них там до черта пушек и…

Алафрид перебил его, мягко, но властно, не оставив возможности возразить.

– Гарнизон Арбории порядком ослаблен. Крепостные батареи частично были демонтированы из-за повреждения стены, частично вовсе выведены из строя. Даже если чертовы еретики найдут к ним достаточно снарядов, их основные калибры не пристреляны и почти беспомощны. Остаются только серпантины на стенах да пара десятков устаревших фугасных бомбард. Мы пройдем через их огневой заслон, как бронированный боевой трицикл через летний дождь.

– Интересные сведения. – Гримберт рассеянно кивнул. – И это все сообщили Лауберу сами лангобарды? Очень любезно с их стороны, неправда ли?

Алафрид поморщился.

– Перестань паясничать хотя бы сейчас. Думаю, ты догадываешься, откуда у него эти сведения.

– От шпионов, откуда же еще! Так, значит, Лауберу удалось внедрить в Арборию своих лазутчиков?

– Да. Но это не те вещи, о которых принято распространяться на военном совете, как ты понимаешь.

Гримберт не удержался от смешка.

– Ну разумеется! Истинный рыцарь никогда не признает, что залог одержанной победы – не его орудия или блестящий тактический дар, а работа шпионов! Как это знакомо!

Алафрид вздохнул.

– Раньше в тебе было больше почтения к рыцарскому сословию, мой мальчик.

– Раньше я был ребенком. – Гримберт досадливо дернул головой. – Но, рано или поздно, дети вырастают и требуют объяснений. Как я сейчас. Выходит, граф Лаубер поделился с тобой донесениями его шпионов, а ты в благодарность позволил ему разработать план штурма и возглавить основной удар. Великолепно!

– Гримберт, пожалуйста…

Гримберт зло рассмеялся.

– И ты еще жаловался на царящие при дворе нравы? Великолепно! Не успел раздаться первый выстрел, а вы уже сговорились, как шайка тубантских торговцев! Насколько я вижу, сделка верная, каждый получает свое, а? Так, посмотрим… Ты получаешь удачное начало военной кампании. Это позволит тебе упрочить свои позиции при дворе и заткнуть рот недругам. Лаубер получает славу захватчика Арбории, покорителя еретиков и истинного христианского рыцаря. Ну а на мою долю остается роль пушечного мяса, которое отвлечет внимание лангобардов!

Сенешаль положил руку ему на плечо. Рука и в самом деле выглядела слабой, пальцы заметно дрожали, но силы в ней оставалось достаточно, что Гримберт вынужден был замолчать.

– Я терпеть не могу жару, Гримберт, – произнес Алафрид, глядя на него в упор. – Моя дряхлая плоть слабеет, а имплантаты-иммуноподавители норовят выйти из строя. Империя пережила немало паршивых времен, но самые страшные из них еще впереди. Сейчас я должен быть в столице, выполняя ту роль, которая возложена на меня его величеством. Так почему, скажи на милость, я нахожусь в четырех сотнях лиг [41]от Аахена?

– Хочешь вспомнить молодость? – предположил Гримберт с усмешкой. – Надоели вина императорского дворца?

Алафрид неумело погладил его по плечу ломкими старческими пальцами.

– Будь план Лаубера в самом деле так хорош, он бы справился и сам. Однако есть причина, по которой я нахожусь здесь и глотаю чертову радиоактивную пыль. Причина, о которой ты наверняка уже догадался.

– Извини, я…

– Император устал, Гримберт.

Гримберт нахмурился.

Не так-то просто определить направление ветра, не имея чутких датчиков «Золотого Тура», однако в данном случае он мог бы справиться и без их помощи. Ветер, который был образован морщинистыми губами господина императорского сенешаля, был слишком слаб даже для того, чтоб поколебать походный шатер, но Гримберту невольно захотелось отстраниться. В этом ветре, который он ощутил невесть какими складками души, было что-то тревожное и опасное, точно отзвуки еще не соткавшейся из грозовых облаков бури.

– Мне-то что?

– Император устал, – негромко, но очень весомо повторил Алафрид, заглядывая ему в глаза. – От сифилиса. От пройдох-чиновников. От вечных склок с папскими нунциями и шпионами, от неурожаев, войн, лжепророков, придворных интриганов, которых в Аахене больше, чем ядовитых змей в яме… А еще он устал от вашей грызни с графом Лаубером, которая длится уже двенадцать лет.