Роберт Маккаммон - Граница [litres]

– Кажется, да.

– А теперь позволь мне задать вопрос. Когда я уничтожал этих паукообразных тварей и сайферских бойцов, ты, случайно, не видела, исходило из меня что-нибудь или нет? Я имею в виду, из моей руки… Когда я направлял ее в сторону цели. Ничего такого не видела?

– Нет, ничего такого не было.

– А у меня было чувство, будто из руки вылетает молния… или, не знаю… горящие пули, да-да, это очень похоже, горящие пули. Тысячи пуль. Причем они вылетают всякий раз, когда это нужно. И с воздухом творится что-то странное. Кажется, будто он как будто скручивается между мной и целью. Словно все мое тело – это некая пушка, энергетическая пушка, а энергия вылетает вот отсюда. – Он показал ей правую ладонь, обычную, как у всех подростков. – Похоже, это видно только одному мне, как ты считаешь?

– Я ничего не видела, – сказала она. – Я там была, но ничего подобного не заметила.

Этан догадывался, что подобные явления существуют за пределами человеческого восприятия. Возможно, он видит их потому, что это как-то связано с изменением его глаза, ширина его визуального спектра изменилась.

– Помнишь того типа, который вспыхнул и стал бросать горящие шары? – сказал он. – Если бы он не сделал этого… не знаю, смог бы я справиться с ними со всеми или нет. Его звали Рэткофф. Я недавно об этом узнал. Когда-то он был человеком… но горгонцы сделали из него вот такое.

Этан отхлебнул водички, отодвинул чашку в сторону и заглянул Никки в здоровый глаз.

– А с чего это ты вдруг перестала меня бояться? – тихо спросил он. – Только честно.

Этан подумал, что глаз у нее шоколадного цвета, и ему сразу захотелось чего-нибудь сладенького.

– Ведь меня все кругом боятся, все, кроме моих друзей. А ты почему перестала бояться?

«Потому что я тоже твой друг», – прочитал он в ее уме, но говорить ничего не стал, пока не дождался от Никки ответа.

– Потому что я твой друг, – сказала она.

«Ведь я твой друг, правда?»

– Конечно, – сказал он еще до того, как она успела повторить свой вопрос вслух. – Просто… ты ведь знаешь… как я меняюсь. Это все гораздо больше чем странно, это загадочно и жутко. А теперь еще и этот глаз…

Он знал, что́ она хочет сказать, эти слова вертелись у нее на уме. И тогда усилием воли он попытался заставить себя глядеть ей только в лицо, только на губы, потому что заглядывать ей в мысли – нехорошо… Но уже ничего не мог поделать, это получалось слишком легко, это уже становилось для него естественно…

– А хочешь посмотреть на мой глаз? – тихо спросила она.

Этан понял, что она сама этого хочет.

– Да, – ответил он.

Она собралась с духом, сделала глубокий и долгий вдох и стала приподнимать глазную повязку, но потом остановилась; на ее губах заиграла кривая усмешка, хотя в здоровом глазу отразилась глубокая печаль…

– Точно хочу, – сказал Этан.

– Зрелище не из приятных, – предупредила Никки.

– А что, вот этот мой глаз – очень приятное зрелище? Я чуть не упал, когда в первый раз увидел в зеркале. Не представляю, как таким глазом можно вообще что-то видеть!

Он так живо изобразил свою беспомощность, что она едва не рассмеялась. Но сейчас ей было не до смеха. Недавние события в торговом центре потрясли ее, тем более что она еще не вполне отошла от нападения серых и смерти Гэри Рузы прошлой ночью. Порой ей приходило в голову, что сердце должно окаменеть, иначе невозможно справиться с этими ужасами, с трагическими воспоминаниями о близких людях, которые погибли. Но что будет, если каменное сердце ничего не чувствует и ты не можешь выбраться из бездны мрака и пустоты?

Она хотела, чтобы он увидел то, что скрывает глазная повязка, потому что нуждалась в чьей-либо поддержке. Ей нужен был кто-нибудь, кто знал бы о страданиях, через которые она прошла… и вовсе не потому, что она испытала больше, чем это выпало на долю большинства людей… Ей нужно было, чтобы это увидел именно Этан. Возможно, таким образом она остановит происходящий в ней процесс душевного окаменения, до того как станет безмозглым и бездушным ходячим трупом на этой сожженной, исковерканной земле. О, как нужна ей была теплота человеческого общения, причем именно с этим парнем, который уже не совсем человек… а может быть, более человек, чем большинство остальных, потому что у него есть цель и задача, то есть как раз то, чего не хватало ей самой.

– Ну давай же, – сказал он.

Она подняла повязку и показала ему сморщенную впадину, откуда доктор Дуглас извлек разбитое глазное яблоко, чтобы туда не попала инфекция. Шрам начинался пониже этой впадины и шел вверх почти до самой брови.

– Мне попал туда кусок стекла, так говорит доктор. Но сама я этого не помню. Помню только пожар и как на Уэствью-авеню взрывались дома. Это происходило ночью, и бои между ними шли в небе. Меня ранило и в других местах, лицо пострадало немного, а самые тяжелые раны у меня под одеждой. Волосы тоже частично сгорели, как мне говорили, но потом снова отросли. Думаю, мне повезло, как считаешь? Не полностью обгорела.

– Да, – согласился Этан.

Никки снова опустила повязку. На звездочке сверкнули крохотные стразы.

– К нам приходили полностью обгорелые люди. Но такие долго не протягивали. Однажды пришло семейство с двумя мальчиками, совсем еще маленькими, близнецами, у них сильно обгорели руки и ноги. Один из них умер в тот же день, а другой мучился еще целых двенадцать часов. Я слышала, как об этом разговаривали Оливия с доктором Дугласом. И похоже… ну да, когда умер один близнец, другой не захотел больше жить. Мать с отцом пережили их не надолго. А многие вообще кончали с собой. Я тоже чуть было не наложила на себя руки, Оливия остановила. Два раза.

– Я рад, что она это сделала, – сказал Этан.

– Хм… – хмыкнула девушка, и Этан понял, что она и сама не знает, рада ли такому обстоятельству. – Эти камешки принесла мне Оливия, для повязки. А знаешь, у кого они были раньше? У матери тех близнецов. Не знаю, где она их взяла. Наверное, в каком-нибудь магазинчике «Все за доллар». Набрала там себе всего, что понравилось. Люди порой делают безумные вещи, чтобы как-то удержаться…

Этан молча кивнул. Да, это правда, тут и говорить не о чем. Он понимал, что сейчас нужно Никки: ей прежде всего нужен слушатель, и он ждал продолжения, не желая заглядывать к ней в мысли, видеть сцены из ее прошлого, пока она сама ему об этом не расскажет.

– Сестру мою звали Нина, – снова заговорила Никки. – Она была старше меня на год. Ты бы видел, как она сидела на лошади! Я, в общем-то, тоже была неплохая наездница, но мне до нее ой как далеко! Она была уже старшеклассница. Собиралась поехать в Колорадский университет и поступить ради смеха, так она мне говорила. Но на самом деле она хотела стать ветеринарным врачом и работать с лошадьми. Может, у нее все получилось бы – с математикой и химией, да и с другими предметами у нее было все отлично. Это у меня по этим предметам были плохие отметки, я больше любила таскаться по вечеринкам.