Роберт Маккаммон - Граница [litres]

Большинство видимых с автострады городишек, мимо которых они проезжали, выглядели холодными и безжизненными. Мальчику казалось, что от них несет смрадом насилия, когда из-за куска хлеба или удобного места, где можно укрыться, человек готов убить кого угодно. Или же вонью гниющей плоти серых, прячущихся по подвалам или по каким-нибудь темным сырым берлогам.

Сидящая рядом с Этаном Никки ерзала в кресле, не в силах оправиться от испуга после очередной вспышки молнии и удара грома. За окном ничего не было видно, и казалось, что весь мир поглотила кромешная тьма. Она снова взяла Этана за руку. Прошло то время, когда она страшно боялась его и даже хотела сказать Оливии, что его надо ссадить с автобуса и оставить одного. Теперь это воспоминание жгло ее стыдом. Тогда она сильно опасалась, что он – сменивший личину горгонец или сайфер, но теперь девушка понимала, что он такой же, как и она, человек, хотя и не совсем такой: он был человеком, а сейчас трудится вместе с каким-то другим пришельцем, который пытается прекратить войну. Но все это настолько выше ее понимания, что от мыслей на эту тему у нее голова идет кругом. Все равно что смотришь на звездное небо и пытаешься представить себе всю бесконечную Вселенную. Ей бы думать о том, что попроще, – скажем, какую выбрать следующую татуировку, сходить ли субботним вечерком на соревнования по боул-о-раме; ей нравилось заигрывать с горячими парнями, она могла хлебнуть пивка или тайком забить косячок с подругами Келли, Ритой и Шармейн, которых, скорее всего, уже нет в живых. Если с ними не случилось чего похуже.

Никки очень тосковала по своим родным. Кто бы мог подумать, что ей будет так не хватать матери с ее резким, сварливым голосом, которая пилила ее по каждому пустяку, отца, вечно сидящего в мягком кресле с пивом в руке, прилипнув глазами к плоскому пятидесятидвухдюймовому экрану телевизора, на котором показывают футбол? Ее раздражительной сестры с ее «изящными» приемами подставлять ее под горячую руку герцога или герцогини Нет, как они звали родителей. Она все равно скучала по ним, потому что они были одной крови и ближе их у нее никого не было, а теперь они покинули этот мир, и никто – ни один человек на свете – не заслуживал такой смерти.

– Да, не заслуживал, – тихо сказал Этан.

Никки ничего не сказала в ответ. Сначала она подумала, что последние слова произнесла вслух, но потом поняла, что нет, она молчала; давно ли он читает ее мысли? Теперь она…

– Не очень давно, – сказал он. – Не волнуйся, я не так часто этим занимаюсь. Это всегда происходит случайно.

Никки отдернула руку, и он не удерживал ее. Он все понимал. Личные мысли – дело святое, за ними шпионить нельзя, и способность читать чужие мысли – не самая приятная сторона миротворца. «Вот почему ты живешь один, – мысленно обратился к нему Этан. – Это отпугивает от тебя всех остальных».

И к нему тут же пришел ответ, который прозвучал в сознании его же собственным голосом, но несколько измененным, как будто немного более взрослым, печальным и таинственным: «Хотелось бы мне, чтобы все было так просто».

Дождь усилился – и вдруг полил как из ведра. Это был даже не ливень, а настоящий потоп.

Ханна включила дворники и поняла, что намерения военных по защите и укреплению автобуса были, конечно, добрые, но это явно не их профиль. Движок стонал жалобно, словно живой человек, у которого страшно болит зуб, и дворники просто не успевали очищать стекло.

– Черт побери, – прорычала Ханна, – я ничего впереди не вижу! Надо остановиться и переждать!

Перечить ей никто не посмел; она нажала на педаль тормоза, и автобус остановился. Ханна выключила двигатель, обратив внимание на то, что из-за излишнего веса автобуса и необходимости преодолевать подъем они расходовали один галлон топлива на шесть миль.

– Зажгите-ка кто-нибудь пару ламп, – велела она. – Побережем аккумуляторы.

Дейв встал, направился в заднюю часть автобуса, где в ящиках хранились керосиновые лампы, достал и зажигалкой засветил две из них. Принес в переднюю часть и установил так, чтобы всем было удобнее, а Ханна выключила лампочки внутреннего освещения. Дождь отчаянно барабанил по крыше, этот звук действовал всем на нервы. Дейв вернулся на свое место и вытянул ноги в проход.

– По моим прикидкам мы сейчас где-то милях в семидесяти от поворота на трассу сто девяносто один.

По этой дороге в штате Юта они должны добраться до Белой Обители. От трассы I-70 около сотни миль.

– А ты как считаешь? – спросил он Ханну.

– Думаю, где-то так, – отозвалась она и, встав, сладко потянулась. – Скоро нам снова понадобится горючее.

– Хорошо. – Дейв отнюдь не питал иллюзий, что они доберутся до Белой Обители с полным баком в пятьдесят галлонов. – Небось осталось около четверти бака?

– Чуть поменьше.

– Ладно…

Дейв выглянул в ближайшее окно и увидел лишь поливаемую дождем тьму. Здесь они беззащитны перед любым таящимся в ночи врагом, но под таким сильным ливнем ехать действительно не представлялось возможным.

– Ну как ты? – спросил он Оливию.

– Бывало и лучше. Да нет, шучу, все в порядке.

– А ты, Джей-Ди? Держишься?

Джон Дуглас догадывался, что Дейв собирается задать и ему этот вопрос; положа руку на сердце, держаться-то он, конечно, держался, но отнюдь не блестяще. Страшно болели кости. Суставы, казалось, пылают в огне. Это началось еще рано утром как короткие приступы острой боли то здесь, то там, и в течение дня они становились все дольше. Сначала он не придавал этому большого значения: возраст, подустал малость, переживания, то да се… но теперь уже опасался, что дело гораздо серьезнее. В правой ноге что-то стреляло, и это не имело отношения к растяжению связок в щиколотке.

– Что-то не очень… – ответил он. – Ну-ка поднеси лампу поближе.

Дейв послушался. Джей-Ди поймал на себе пристальный взгляд Этана. «Мальчишка уже знает, – подумал он. – Как и я тоже, я ведь своими глазами видел, как это начинается». Джей-Ди задрал штанину и посмотрел на поврежденную щиколотку.

На тощей икре виднелось большое неровное серое пятно. Дюймов восьми в длину и четырех в ширину. Оно немного припухло и напоминало келоидный рубец.

Никто не проронил ни слова.

Джей-Ди встал.

– Сейчас я сниму рубаху, – сказал он тихим, спокойным голосом, хотя сердце его стучало так, что могло пробить грудную клетку. – Давайте-ка проверим грудь и спину.

Грудь оказалась чистой. Но когда он повернулся к ним спиной и услышал, как Оливия шумно перевела дух, то все сразу понял.

– Одно или много? – спросил он.

Ответ он получил не сразу.

– Только одно, – услышал он голос Дейва.

– Большое?

– Думаю… где-то дюймов двенадцать или тринадцать. И шириной дюймов десять. Как раз почти между лопатками.