Илья Рясной - НЛО майора Казанцева

Перед тем, как пропустить в стартовый ангар, безопасники тщательно нас проверили. Не оставили ни одного лишнего и личного предмета. С шеи главного инженера сняли крестик. У итальянца забрали его фамильный медальон. Он, было, возмутился произволом, но безопасник произнес твердо:

— Получите по возвращению. Никуда ваша драгоценность не денется.

И это правильно. Ни одного постороннего, не изученного нами вдоль и поперек предмета не должно попасть на звездолет Иных. Перед экспедицией всем участникам даже зубные коронки поменяли. И эти правила относились ко всем.

Правила, правила, правила. Еще бы был с них толк.

У меня в душе сейчас сидела заноза — а удалось ли нам вывести из строя Доппельгангера? Главная версия была, что он находится в числе выявленного нами круга подозреваемых. И, чтобы вывести их из игры, притом без крайностей, я и принял скандальное решение. Всех, до единого, кто не завязан в Контакте и не участвует в управлении кораблем, мы просто нейтрализовали. Каким образом? Еще на Земле безопасники вмонтировали по всем каютам и по основным местам скопления народа системы газово-лучевого замораживания. Сочетание излучений и усыпляющих газов — и человека можно заставить заснуть на сутки или двое… А можно и убить.

Убивать, понятное дело, мы никого не стали. Но большая часть людей, пребывавших на борту «Афанасия Никитина», сейчас спала крепким сном. Конечно, скандал разразится колоссальный. Или не разразится? Можно списать все на аномалии общения с Иными. А, ладно, потом разберемся. Главное, большинство кандидатов на Доппельгангера сейчас дрыхнут и не могут сделать ничего. А еще за ними внимательно смотрит автоматика и безопасники. И у них приказ — если кто-то из сейчас мирно спящих неожиданно пробудится и проявит активность, усыпить вновь. Если не поможет — уничтожить.

Ну что, решили проблему? Время покажет. Ждать уже недолго. А пока — вперед. На Близкий Контакт!

— На дипломатический фуршет идем, братцы, — воскликнул я, ступая на палубу стартового ангара и одновременно опуская забрало шлема. Тут же зашуршал кислород и загудели приборы. Заработала рация. Скафандр перешел в рабочий режим.

За нами медленно и неотвратимо сошлись створки, отрезая от жилого пространства корабля и приближая на шаг к пустоте космоса.

— А вдруг нас там угостят красным вином, — возвестил итальянец. — Хотя, бьюсь об заклад, что оно в подметки не годится божественной амброзии с моего виноградника.

— Двигай на шлюпку, винодел, — положил я ладонь на его плечо.

Итальянец был, как всегда в серьезных ситуациях, разговорчив и не мог не упомянуть свое вино. Главный инженер, наоборот, предельно собран и молчалив.

В ангаре мигал тусклый красноватый свет, выдергивая из темноты ряд похожих на богомолов внешних ремонтных автоматов и две шлюпки для близких перемещений и операций в пустоте. Шлюпки напоминали лягушек на тонких ножках опор, с лобастыми головами прозрачных куполов.

Я подошел к ближайшей шлюпке. Оттянул и повернул рычаг. И купол откинулся, приглашая нас внутрь. Там имелось место ровненько для трех человек.

С некоторым усилием мы устроились в кабине в своих пустотных скафандрах — хоть и легкого класса, но вполне объемных. Купол шлюпки сошелся над нами.

Динамики передали свист во внешнем пространстве — это откачивался воздух из ангара. Занял этот процесс минут пять. А потом неторопливо поползли в стороны ворота в космос. И перед нами распахнулась усеянная бусинками звезд чернота.

Вслед за этим стало легко. Это отключилась искусственная гравитация. И упруго отринутая полом шлюпка неторопливо взмыла вверх.

Меня легонько вдавила перегрузка в спинку сиденья, куда я неудобно впечатался ранцем скафандра. На самой малой мощности заработали двигатели, выводя шлюпку из ангара.

К управлению мы отношения не имели. Вели шлюпку с рубки корабля. Только в крайнем случае я мог взять рулежку на себя. Но это если совсем припрет. Хотя, если припрет, шлюпка вряд ли будет нам спасением.

Все же есть большая разница, смотреть на космос из-за бронированного стекла лайнера, или быть непосредственно рядом с пустотой, от которой отделяет тебя лишь два тонких стекла — колпака шлюпки и шлема. Это непередаваемый восторг.

Справа висел наполовину срезанный линией терминатора дымно-синий Уран. До него четыре сотни тысяч километров, но поскольку он огромен, то и отсюда смотрелся очень внушительно, занимая приличный кусок неба. Слева же — Титания.

А на фоне Урана чернела масса Треугольника.

Ни капитан, ни члены экипажа не знали, как технически будет осуществляться переход на звездолет. Пристыковка? Переход через открытый космос? Но я знал больше. И примерно представлял, что произойдет сейчас.

Шлюпка неторопливо приблизилась к звездолету на расстояние где-то в пару сотен метров, следуя по направлению, определяемому жестяным голосом, доносившемся из динамика. Это чужики корректировали наш курс.

Ну, конечно же! Вот и он — конус зеленого луча. Так хорошо знакомого мне, что аж ностальгия проснулась по «Квантовому переходу» и нашей сумасшедшей скачке через пространства.

Мои соратники, понятно, на такое взирали ошалело. Обрезанный, как дубинка, луч зеленого света, шарящий вокруг корабля, все ближе подбирался к нам и пугал до икоты.

— О, мадонна! — когда конус был уже в считанных метрах от шлюпки, воскликнул итальянец и зажмурился.

Ничего особенного не произошло. Просто рубка озарилась зеленым светом. Казалось, каждый предмет приобрел собственное внутреннее свечение. Какое-то все было призрачное и неестественное, по-настоящему из иного мира.

Дальше последовало указание чужика по радио:

— Выходите в пустоту и идите по лучу.

Соратники уставились на меня с немым вопросом.

— Ну что, пойдем, поплещемся за бортом! — я нажал на кнопку атмосферного выравнивания, так что воздух высосало из кабины. А потом ударил по рычагу открывания колпака. — За мной!

Мягко оттолкнувшись, я медленно взмыл над шлюпкой.

Пробормотав что-то о своей нелегкой жизни, за мной последовал Ламберто. А за ним молчаливый главный инженер.

Как и ожидалось, зеленый луч начал притягивать нас к звездолету. Прямо к его днищу, где был уже открыт для нас проем люка.

Потом был знакомый мне тамбур. И рубка корабля — тоже знакомая. Прозрачная полностью и открытая всему космосу. Был здесь и пилот, уронивший руки в кисель блока управления. И штурман. Все очень похожие не тех, с кем я колесил по Галактике. А, может, те и есть.

И капитан, он же Возничий Колесницы, стоял перед нами.

Мы выстроились в ряд, как солдаты на построении перед старшиной. И Возничий, уставившись на меня немигающим взглядом, вдруг вместо «здрассьте» произнес: