Илья Рясной - Майор Казанцев и Европейский Халифат

Неожиданно нам улыбнулась удача. На освобожденной территории от бойцов одной из подпольных групп, вышедших на связь с русским командованием, удалось получить упоминание о сорбонском профессоре культурологии Алане Ларивьере. Якобы он каким-то боком был причастен к операции по изъятию сокровищ Аббатства Везле.

Координаторы «Фрактала» не только установили его личность и сбросили мне подробное досье на него. Они еще сумели узнать, где он может находиться.

Исламскими властями профессор несколько месяцев назад был брошен по обвинению в ненадлежащей лояльности и неприятии Ислама в лагерь смерти Линденграу. Ему еще повезло. Если бы исламские стражи прознали о его роли в укрывательстве сокровищ, ему пришлось бы куда хуже. А так он стал просто еще одной человеко-единицей, направленной на утилизацию

Русские войска постепенно приближались к Линденграу. Планы освобождения лагеря были давно. Но и у халифатчиков были планы по массовому уничтожению заключенных. И я понял, что без действенной спецоперации мы найдем много тысяч трупов, среди которых будет труп и нашего профессора.

Отработали мы по лагерю не хуже настоящих «медведей». Наверное, даже лучше. Потому что «Фрактал» если и привлекал кого-то на свою сторону, то только самых лучших в своем деле. И спецы Лешего оказались на высоте.

Мы успели вовремя. Ларивьер был жив. И, думаю, готов отвечать на мои вопросы…

Небольшое помещение пропахло лекарствами. Всю стену занимали три металлических медицинских шкафа, еще времен Второй мировой войны. В них лежали лотки с лекарствами, медицинские инструменты.

Еще в помещении было два стола – деревянный письменный и металлический процедурный. А также пять стульев и покрытая истертым дерматином кушетка.

За столом грузно возвышался капитан-особист. А на кушетке примостился изможденный, худой, килограммов на сорок живого веса, человек. Халифат отлично изучил уроки прошлого. И знал, как страшен и силен голод. И очень успешно пользовался им.

Около изможденного человека суетилась женщина врач в накинутом на военную форму белом халате. Она сделала укол и дала больному что-то пожевать. На его щеках появился румянец, и губы расплылись в улыбке. Понятно, чему он радуется. Не каждый день возвращаешься с того света.

- Наши войска пришли вовремя, - произнесла осунувшаяся врач, уставшая пропускать через себя чудовищные чужие беды. – Еще немного бы и…

Я кивнул. Да, это большое искусство - успевать вовремя.

- А теперь оставьте нас одних, если это возможно, - попросил я.

Особист поднялся и кивнул врачу.

- Только не утомляйте его, - строго потребовала женщина. – Пациент очень слаб.

Они удалились. А я взял стул и примостился напротив профессора Ларивьера.

Он и, правда, был страшно слаб. На его лице синели следы побоев. Но в глазах горело неистребимое галльское упрямство.

- Мне сказали, вы командир отряда, который нас спас, - едва слышно произнес он.

- Можно сказать и так, - согласился я.

- Спасибо вам, - он глубоко вздохнул. - Я очень хочу жить. И я буду жить. Жить, чтобы мстить этим червям. Уничтожать их везде, где только можно.

- Мстить, - я подумал миг, потом выдал: - Что ж. Прямо сейчас предоставлю вам для этого отличную возможность. Над собором низкие облака.

- Но за ними высокое Солнце, - после нескольких секунд раздумий, как бы с напряжением выдавил профессор Ларивьер.

- Ну, вот теперь и поговорим, - улыбнулся я.

Пароль-отзыв «Солнца Франции» были произнесены. Теперь профессор просто обязан оказать мне помощь.

«Солнце Франции» - это такая подпольная полумасонская, полурелигиозная группировка, членов которой Халифат усердно ловил и изничтожал - безжалостно, жестоко. Не знали стражи Ислама, что Ларивьер оттуда. Иначе не доехал бы до лагеря. Истязали бы в пыточных подвалах, выдавливая все, что он знает. А потом принародно повесили или сожгли бы живьем на площади в Париже, как это было принято нынче в Новой Франции.

- Нам нужна ваша помощь, - сказал я.

- Кому нам? – осведомился Ларивьер.

- Тем, кто пытается вернуть порядок в этот мир.

- Исчерпывающе, - губы профессора тронула улыбка. - Ну ладно. Чем могу помочь вам я, три месяца проведший здесь?

- Копье Лонгина, - выложил я карты на стол. - Его хранили в аббатстве Везле.

- Ох, - профессор каркающе засмеялся, потом закашлялся сухим кашлем, держась за грудь, и, придя в себя, продолжил: – Это же миф!

- Вы так думаете?

- Да! Я считаю, это фальшивка, - на щеках профессора появился румянец, и вообще он оживал на глазах. - Обычный наконечник какого-то древнего копья. Не секрет, что наша католическая церковь никогда не гнушалась изготовлением фальшивых реликвий. От этого зависело благосостояние ее приходов. Таких вот Копей Лонгина я могу назвать с десяток.

- Ну, не будем спорить, - примирительно произнес я. - И где эта фальшивка из аббатства?

Профессор Ларивьер задумался. Я подал ему стоящую на столе кружку горячего чая. И он отпил, держа ее дрожащими руками. Потом вздохнул:

- Хорошо. Есть у меня мысль, куда свезли реликвии. Оно вполне может быть там.

- Куда? – подался я вперед.

- В одно тихое место. Которое сейчас находится под оккупацией.

- Где оно?

- В районе Ниццы, в паре часов езды в горы, - пояснил профессор. – Там хранилище. За ним присматривают.

- И хранители будут с нами разговаривать? – спросил я.

- Не знаю, - пожал плечами профессор. - Люди там сложные. Но вы при встрече им скажите следующее…

Через полчаса последующей нашей беседы с обсуждением деталей и нюансов, я выходил из медицинского барака с четким чувством, что Нить натянулась. Эх, теперь бы ее кончик не упустить…

Радиостанция называлась «Радио военных дорог». Но резвились на ней те же самые Алеша и Алена. Они пронизывают своим бесшабашным раздолбайством, как иглой, все миры.

- Знаешь, Алеша, про эффект Рузвельта, или совмещения миров, как его именуют в литературе?

- Что это значит, Алена?

- Разные люди помнят разное прошлое. Одни помнят, что Президент США Рузвельт умер своей смертью. Другие уверены, что стал жертвой покушения, вроде бы совершенного сторонниками Трумэна.

- И как он умер на самом деле?

- Покушение, конечно. Но масса народа, притом многие хорошо знают историю, уверена в обратном. Огромное количество людей помнят, что популярные песни звучали иначе. Еще вспоминают другие предметы, другие архитектурные сооружения, иные судьбы значимых деятелей.

- Мало ли у кого какие завихрения в голове, Алена.

- Но большие группы людей, тысячи, а, может, и миллионы, помнят несуществующие вещи и факты одинаково.

- И что это значит? Такой массовый психоз?

- Мне больше нравится идея, что их сознание перенеслось из параллельной реальности. Где почти все то же самое, но московская телебашня покрашена не в зеленый, а в серый цвет. Так что, получается, многие наши знакомые – это пришельцы из других миров.